|
Мятежные духом не станут раболепствовать перед кумирами ныне исповедуемых мировоззрений; они настолько полнокровно будут жить этой жизнью, что рай будет существовать в них самих, а не где-то там, в загробном мире. Бунтари избавятся от опеки своего тюремщика — недреманного ока, именуемого Богом. Они разорвут путы национальной принадлежности и превратятся в граждан Вселенной. Медитация — способ избавиться от всех иллюзий, опутывающих нас цепями рабства. Медитация — единственная надежда планеты свернуть с гибельного курса, который, как предсказывало множество провидцев на протяжении столетий, неминуемо приведет нас к катастрофе. И если мы не хотим сорваться к началу тысячелетия в пропасть, к краю которой нас со слепым упорством подводит любое непонимание и искажение истины, мы должны будем избавиться от этих пагубных недостатков. Вот почему к появлению нового племени «homo novus» — людей совершенно не нашего круга — все относятся с подозрительностью и опаской. Эти люди не подвластны контролю священнослужителей и политиков. Они не возносят молитвы о ниспослании счастья, он^ уже счастливы. И в самой гуще этого самоубийственного мира сам их образ жизни наглядно демонстрирует обществу, как нужно перебороть это несознательное желание смерти. Мятежные духом — душа и сердце нового Золотого века. А медитация — их новая наука. Мое путешествие в мир медитации и душевного бунта началось с ужасного ощущения, которое я испытал в семилетнем возрасте после переезда на новое местожительство и поступления в новую школу. Учась во втором классе, я влюбился в одну маленькую девочку, сидевшую со мной за одной партой. Когда ее пересадили на другое место, я был убит горем. Наша учительница, подобно множеству известных мне тогда (да и теперь) взрослых, любила прятать свои страхи за фасадом власти. Она казалась мне такой же большой, как и ее страх, когда потребовала ответить, что со мной происходит. Ответил я не словами, а обидой, — уткнувшись лицом в ладони и зарыдав. Мое открытое выражение чувств мгновенно вызвало со стороны как одноклассников, так и педагога волну враждебности и презрительных насмешек. Через неделю после этого события со мной обошлись с той неприязнью и отвращением, которых достойна какая-нибудь никчемная тварь. Во время имитировавшей ракетно-ядерный удар учебной воздушной тревоги, — характерной для времен, наступивших после Карибского кризиса, — пробираясь в потемках на ощупь к тому месту, где должен был «нырнуть в укрытие», я случайно налетел на самого здорового мальчишку в нашем классе. Тот немедленно отреагировал, нанеся мне сильный удар кулаком в живот. Скорчившись от жуткой боли, я сквозь слезы спросил его, зачем он это сделал. Будучи еще ребенком и не имея опыта взрослых в сокрытии под маской лицемерия своих чувств, мой обидчик был просто ошарашен вопросом по существу. — 264 —
|