|
И погибающее в волнах население присоединяется к этим проклятиям, отрекаясь от родного города. Не за наши, за твои Бог карает нас грехи… … Ты в трех лицах темный бес, Ты война, зараза, голод. И кометы вековой Хвост виется над тобой, Навевая смертный холод. Очи в кровь потоплены, Как затмение луны! Погибаем, погибаем, И тебя мы проклинаем, Анафема! Анафема! Анафема![229] И небо гремит с высоты: И ныне, и присно, и во веки веков! Последний прилив моря — город исчезает. Являются все народы, прошедшие, настоящие и будущие, и поклоняются Немезиде. Таково содержание поэмы «Торжество смерти». В образе Петербурга проклятию предается весь период русского империализма, символом которого была Северная Пальмира.[230] * * *Поэт Мих. Димитриев тему гибели Петербурга разработал в образе затонувшего города. В стихотворении «Подводный город» он как бы создает третью часть картины Пушкинского Петербурга. «Из тьмы веков, из топи блат вознесся пышно, горделиво» и вновь исчезает, погребенный морскими волнами. Болото — город — море. Море ропщет, море стонет! Чуть поднимется волна, Чуть пологий берег тронет, С стоном прочь бежит она! Море плачет, брег песчаный Одинок, печален, дик; Небо тускло, сквозь туманы Всходит бледен солнца лик…[231] Все говорит здесь о печали. Все пустынно, дико, тускло. Вновь, как много лет тому назад, «печальный пасынок природы» спускает свою ветхую лодку на воды. Но пустынный край теперь полон жути. Мальчика-рыбака, молча глядящего в «дальний мрак», «взяла тоска»; он спрашивает у старого рыбака, о чем «море стонет». Старик указывает на шпиль, торчащий из воды, к которому они прикрепляли лодку: Тут был город, всем привольный И над всеми господин; Ныне шпиль от колокольни Виден из моря один. Город, слышно, был богатый И нарядный, как жених, Да себе копил он злато, А с сумой пускал других! Богатырь его построил; Топь костьми он забутил, Только с богом как ни спорил, Бог его перемудрил! В наше море в стары годы, Говорят, текла река, И сперла гранитом воды Богатырская рука! Но подула буря с моря, И назад пошла их рать, Волн морских не переспоря, Человеку вымещать! Все за то, что прочих братий Брат богатый позабыл, Ни молитв, ни их проклятий Он не слушал, ел да пил. Немезида мотивируется грехом происхождения «на костях», богоборчеством основателя и преданностью Мамоне[232] жестокосердных обитателей, глухих к стонам отверженных. Описание Северной Пальмиры отсутствует, да и странно звучало бы оно в устах старого рыбака, рассказывающего предание о затонувшем городе. Он погиб за свои грехи, как Содом и Гоморра, и мертвое море покрыло его. Вторая русская легенда о подводном городе. Китеж[233] и Петербург. — 58 —
|