|
Опрокинуты в твердь Станы снежных мачт.[424] Над ними туча снеговая. Их путь оснеженный. И на вьюжном море тонут корабли.[425] Их облик какой-то обреченный. «Не надо кораблей из дали ».[426] «Покинутые в дали ».[427] «Невозвратные повернули корабли ».[428] Море обрисовывается стихией не соединяющей, а разобщающей с чужими краями, оно словно прижимает Петербург к унылым берегам, кладя предел российским просторам. Петербург оказывается на краю земли у пределов неведомого. Безотраден облик окраин. «Заборы — как гроба. В канавах преет гниль… Все, все погребено в безлюдьи окаянном».[429] Весной оживленье. «Хохот. Всплески. Брызги. Фабричная гарь».[430] Поют гудки. «Ночь. Ледяная рябь канала. Аптека. Улица. Фонарь».[431] Описания сжатые, почти перечисление одних предметов, даже без эпитетов. Речь тяжелая, обрывистая. Нева у Блока суровая, жутко колышатся в ней «вечно холодные »,[432] «черные» воды, «сулящие забвенье навсегда ».[433] Воздух — полный пыли и копоти. «Лежит пластами пыль ».[434] «Встала улица, серым полна, заткалась паутинною пряжей».[435] «Фабричная гарь». «В высь изверженный дым застилает свет зари».[436] Большие улицы, бесконечные проспекты с нитями фонарей, уходящих во мрак, полны вечерних содроганий.[437] «Были улицы пьяны от криков, были солнца в сверканьи витрин».[438] И потоки экипажей, и летящий мотор, поющий «снежной мгле победно и влюбленно » или «черный, тихий, как сова » пролетает он, «брызнув в ночь огнями ».[439] Все эти образы сливаются в один. Гулкий город, полный дрожи.[440] На населении Петербурга лежит особая печать тревоги. Внимание Блока обращено на униженных и оскорбленных, не тех, «чей самый сон проклятье »,[441] на согнутые тяжелой работой спины… на старух с клюкой, слепцов-нищих, детей покинутых, шарманщика хмурого, что плачет на дворе.[442] И много других видений «неживой столицы »: «исчезли спины, возникали лица »,[443] робкие, покорные. Все раздавленные колесами жизни, кто б они ни были: больные, уроды, все отдавшиеся хмелю страстей, с ними муза поэта Петербурга. И особенно с теми, кто раздавлен и нуждой своей, и страстями других. Улица, улица… Тени беззвучно спешащих Тело продать, И забвенье купить, И опять погрузиться В сонное озеро города — зимнего холода.[444] И А. Блок поет хвалу всем опаленным, сметенным, сожженным. Перстень страданья связал им сердца. Город безысходного страданья, в который не придут корабли — вестники блаженной жизни. — 110 —
|