|
Вновь оснеженные колонны, Елагин мост и два огня.[417] А. Блок предпочитает говорить, не отмечая определенных мест. Чаще всего вводится какой-нибудь мотив, характерный для Петербурга, затем он исчезает, давая место описанию какой-нибудь уличной сцены и в заключение вновь прозвучит. Так, например, введена в картину города синяя мгла. Помнишь ли город тревожный, Синюю дымку вдали… Тема города прерывается. Как робкие тени проходят двое любящих, которых любовь обманула: Шли мы — луна поднималась Выше из темных оград. Город, намеченный как фон, проникает в душу идущих: Только во мне шевельнулась Синяя города мгла.[418] Так в станковых картинах кватроченто[419] тосканский пейзаж лишь фон для благочестивого действа на библейскую тему, но он определяет весь характер картины. Сжатые, мимолетные образы Петербурга рассеяны по всему полю творчества А. Блока. Их надо собрать воедино, но, оторванные от своего целого, посвященного другой задаче, они теряют значительную долю своего содержания. Однако все же сопоставление их дает некоторую возможность наметить образ Петербурга. Слова А. Блока о нашем городе ложатся на его образ мягкими, прозрачными, трепетными тенями. Каким-то застенчивым призраком веет Петербург среди этих образов. Пусть остается он безымянным, пусть даже он превратится в город других мест, иных времен, какой-то обобщенный, отвлеченный, но как не узнать в нем Петербурга утонченного, болезненного; каменный город теряет свой вес, становится бесплотным духом, призраком. «Конец улицы на краю города. Последние дома, обрываясь внезапно, открывают широкую перспективу: темный пустынный мост через большую реку. По обеим сторонам моста дремлют тихие корабли с сигнальными огнями. За мостом тянется бесконечная, прямая, как стрелка, аллея, обрамленная цепочками фонарей и белыми от инея деревьями. В воздухе порхает и звездится снег».[420] А. Блок знает свой город. Ему знакомы все часы годовых смен, и зимние снежные ночи, и бледные зори. Все части города: его гавань, предместья, каналы, даже подступы к городу нашли отзвук в его стихах, обрели в его творчестве новую жизнь. Петербург-порт получает неожиданное освещение. Дыхание моря наполняет город. «И в переулках пахнет морем».[421] Синяя даль, простор вод пробуждает тоску по далеким краям, романтическое томление. В сребристые розы тумана оделась тоска. In die Ferne![422] Но сирена, поющая в туманной дали, гибельна. «В путь роковой и бесцельный шумный зовет океан ».[423] Снежная вьюга веет с моря. Постоянно эта тема сопутствует теме кораблей. — 109 —
|