|
– Тогда я совсем ничего не разумею. Совсем ты меня запутал, Вьюн, одним словом! – досадливо воскликнул Микула. – Погоди, я растолкую. – Вьюн собрался с мыслями. – Я у боярина давно служу, – начал он. – Однажды их дружина в Нов-граде стояла. Я тогда мальцом ещё был, дружинником мечтал стать. Да все смеялись надо мной: мал я был, худ, да ещё и скрюченный, как стручок перечный. Понимал, что такого меня не возьмут на службу, потому возле дружинников вертелся, чтоб хоть коней их погладить, чтоб накормить их, почистить дозволили, а всадникам седло или шелом подать. Некоторые прогоняли, подзатыльники отвешивали, а я всё равно приходил. А потом как-то боярин Корень меня заметил, порасспросил кое о чём и велел меня с собой на учения брать. Дружинникам потеха – покатываются, глядя, как я меч двумя руками едва поднимаю, а большой щит меня и вовсе с ног валит. Но, видя, с какой охотой я за всё брался, стали кой-чему подучивать, а боярин всё за мной зорким оком следил, видать, узрел нечто, одному ему ведомое. В общем, оставил меня при дружине и всерьёз за моё обучение принялся: бегать заставлял в полном снаряжении, в воде плавать, с тростинкой на дне реки часами сидеть, ужом ползать, через канавы-ручьи перепрыгивать. И, надо сказать, выправился я, из тощего да скрюченного в нормального человека оборотился, хоть ростом невелик и в плечах неширок. Однако многие не умели делать того, чему я выучился. Потому и в изведатели меня боярин определил: прост, неприметен, везде пройду, всё разузнаю. – Отчего ж тогда отпускает тебя Корень? – отозвался Микула. – А то, что смерти он ищет. А меня любит ну, почитай, как сына родного и погибели моей не желает. – С чего это боярину смерти шукать? – недоверчиво переспросил Микула. – Он же при власти, деньгах и почёте, чего ещё надо? – Эх, простой ты человек, Микула, хоть и вдвое больше моего на свете прожил. А в княжеских покоях тебе, видно, бывать не приходилось… – Да уж, не довелось… – слегка обиделся Микула. – То-то и добре, что не довелось. Тяжко там вольному человеку: от богатства и роскоши завсегда смрадным духом тянет, лестью, завистью, злобой потаённой. Каждый норовит поближе к светлейшему князю быть, а других отпихнуть подале. – Как свиньи у корыта, – заметил Микула. – Пожалуй, почище волков будут, родного отца и брата не щадят из-за проклятого злата и власти. А теперь и из-за новой веры. А боярин Корень воин, он ещё Святославу служил. Не любит он суеты придворной, да и его там не любят, до поры до времени терпят только. Кто лучше его с печенегами либо хазарами справиться может, он битву чует, как мать дитя кровное. Да только завтра может послать князь землю какую крестить, таких вот, как вы, излавливать да наказывать по всей строгости, непокорные грады и селения жечь. Знает об этом Корень, вот и ищет смерти в честном бою, в сече с ворогом, а не со своими же братьями-русами. Вино стал греческое пить в премногих количествах. И сам меня сюда отослал, пойду с вами в Нов-град, вернусь на отцовщину. У вас мужиков мало осталось, может, сгожусь по пути… — 166 —
|