|
В гумне сгорела новая веялка, льнотрепалка, конская сбруя, телега и другое добро. Мне было приятно и любопытно наблюдать за тем, что творилось на дворе хутора. Я был в укрытии и меня никто не видел. А подозревать меня никто не мог. Ведь я с обеда со скотом ушел в лес и меня никто не мог видеть около хутора. Я был рад, что смог отомстить Ионасу за издевательства надо мной. Но почему-то мне думалось, что этого еще мало. Мне хотелось этого изверга наказать еще сильнее. Такой случай в дальнейшем мне предоставился, но об этом позже. Когда я вечером пригнал скот домой, то убедился в том, что меня никто не подозревает. Жена Ионаса плакала. Старик был злой и немного пьян. Жена ругала его за то, что он ушел из риги домой и не углядел, когда загорелась солома. Ионас и сам верил в то, что пожар был виной его самого. Я был рад видеть, как этот человек переживает горе. Убыток, конечно, был большой. Сгорел почти весь хлеб, а также солома и много хозинвентаря. О совершенном мною поступке я зимой рассказал дома отцу. Он мне ничего не сказал, а лишь улыбнулся. Но предупредил, чтобы я больше никому об этом не рассказывал. Земля замерзла и выпал снег. Меня отпустили домой. Дома была прежняя нужда. Один из хозяев привез мною заработанных 6 пудов хлеба, а Ионас не заплатил, ссылаясь на то, что ему платить нечем, что все сгорело и сам он остался без хлеба. Это, конечно, была ложь. У него сотни мешков с зерном стояли в амбаре. Через месяц мы с отцом пришли к Ионасу за долгом. Он нас обругал, даже не предложил пообедать. И только после того, как отец пригрозил передать дело в суд, только тогда он сдался и на другой день привез 6 пудов ячменя вместо ржи. С тех пор я еще больше невзлюбил этого изверга и сволоча. И еще раз дал себе слово, что когда-либо я ему за это отомщу. С таким трудом заработанный хлеб был все-таки дома. Только в ноябре месяце я пошел в школу в четвертый класс. Зимой 1924 года нам дали другую квартиру. На этот раз уже не в поселке, а в Чернево, в 3-х километрах от фабрики. Здесь мы заняли почти половину дома бывшего почтового отделения. Теперь у нас было две больших комнаты и большая кухня. Но зато не было электричества и в школу нужно было ходить каждый день за 3 километра. В одежде и обуви у меня, конечно, ничего не изменилось. Ходил я по-прежнему в лохмотьях и поршнях. Осенью и весной ноги все время были мокрыми. Рядом теперь жили бабушка и дедушка. Я как любимец деда, все свободное время проводил у него. Живя теперь в деревне, отец решил обзавестись землей. Ему выделили около 3-х гектаров земли. Нанимали лошадь, но землю в основном возделывали вручную. Иногда помогал дед. Сеяли хлеб, был свой огород, своя картошка. Завели корову и несколько куриц. Отец работал на спичечной фабрике, а после очередной смены занимался сельскими работами. Конечно, это было большим подспорьем для нашей большой семьи. Но жизнь от этого намного не улучшилась. Нужда была во всем. Были вечно полуголодными и плохо одетыми. В четвертом классе учеба была в школе уже интересней. Учится я стал хорошо. Меня очень тянуло к книгам, но условий не было никаких. У керосиновой коптилки вечерами было почти невозможно заниматься, тем более, что трое маленьких братьев совсем не давали возможности сосредоточиться. Так прошла зима. Первого мая меня отдали опять работать пастухом, но на этот раз уже к одному хозяину в Лавынь (от дома это было более, чем в 20 километрах). — 36 —
|