|
Теперь я очень ясно вижу, сколь прискорбно то, что цитированье явных нелепостей из Писания продолжалось даже без всякой объяснительной сноски, которая могла бы как-то смягчить их в священном тексте, потому что последствием этого было то, что даже бывшее в нём действительно святым также оказывалось отброшенным в сплошном отрицании, ведь человека нетрудно убедить, что ложное в каких-то своих частях не может и во всех своих остальных составляющих содержать истины. У истинной религии нет врагов худших, чем те, кто выступают против всякого пересмотра и отбора в той странной массе истинно прекрасного и весьма сомнительного материала, который без всякого толка перемешан в одном-единственном томе, как если бы все эти вещи действительно обладали равной ценностью. Том сей – не золотой слиток, но золото в глине, и если это всё-таки понято, то серьёзный исследователь не отложит этот том в сторону, если наткнётся в нём на глину, но будет тем больше ценить в нём золото, что он сам отделит его от глины.* * Нелишне, думается нам, процитировать здесь и мнение Зейме, который говорит о «Библии» следующее: «Покуда чистейшим источником божественной истины и святейшей нормы совершеннейшей морали будет признаваться книга, коей содержание темно и противоречиво, редко соотносится с реальной жизнью и полно нравственных несообразностей, книга, коей действительное и общеупотребительное благо покоится на непрочных основаниях сурового теософического энтузиазма, до тех пор подлинная и благодетельная просвещённость не сможет укорениться ни в Церкви, ни в государстве. Я сам знаю сейчас многих, чей и без того невеликий ум оказался безвозвратно погублен пророческой теологией. Нет ничего легче и обыкновеннее того превращения, которое совершается с кардиналом и делает его атеистом. И как показывает история, одно с другим прекрасно уживается». (Й.Р.) Мой ум, таким образом, отдалился сразу от всего христианства, а не только от католичества, что и привело меня к агностицизму, который, правда, ни на минуту не вырождался в атеизм, поскольку у меня было слишком острое восприятие восхитительного порядка и равновесия, царящих в мире, и того, сколь потрясающе огромна должна быть сила, необходимая для их создания и поддержания. Я был почтителен в своих сомнениях и никогда не переставал размышлять над этой темой, но чем более я размышлял, тем более утверждался в своём нонконформизме. В более широком смысле я был унитарием, за исключением лишь того, что я взирал на «Библию» с гораздо большим критицизмом, нежели тот, который обычно демонстрируют унитарии. Эта отрицательная позиция была настолько тверда, что представлялась мне конечной целью, к которой я ранее стремился. Однако позднее выяснилось, что она была всего лишь распутьем на моей жизненной дороге, распутьем, на котором мне было предназначено свернуть со старой, истоптанной тропы на иную, совершенно новую. Каждый материалист, как я теперь могу ясно видеть, являет собой случай остановки духовного роста. Он очистил себе место от своих старых развалин, но ещё не начал строить на нём того, что сможет со временем дать ему приют. Что же касается до психического знания, то я знал его только по изложению отчётов в полицейских участках и, как правило, нелепым и злонамеренным заявлениям в печати. Годы должны были пройти, прежде чем я понял, что именно в этом направлении могут быть найдены положительные доказательства, которые, как я постоянно твердил самому себе, были единственными условиями и теми необходимыми критериями, на основе которых я смог бы строить свои отношения с невидимым. Я должен был иметь вполне определённые доказательства, ибо если бы это опять оказывалось делом веры, то я с тем же успехом мог бы вернуться и к вере своих отцов. «Я никогда не приму того, что не может быть мне доказано. Всё зло, принесённое религией, произошло от того, что люди приняли на веру вещи, которые не могли быть им доказаны». Так я сказал себе тогда, и я остался верен своему решению. — 61 —
|