|
Силу, которая таким образом вспыхивала в них, Мисты называли истинным духом, и они сами являлись его порождением. Их состояние представлялось им так, как если бы в них вошло новое существо, которое овладело их органами. Это было существо, стоявшее между чувственной личностью Миста и вседержащей мировой силой, божеством. Этого своего истинного духа Мист искал. Я стал человеком в великой природе, так говорил он себе, но природа не завершила своего дела. Это завершение я сам должен взять на себя. Но в грубом царстве природы, к которому принадлежу и я, чувственная личность, я не могу достигнуть этого. То, что было способно к развитию в этом царстве, уже развилось; поэтому я должен из него выйти. Там, где остановилась природа, в царстве духа, должен я созидать далее. Я должен создать для себя жизненную атмосферу, которую нельзя найти во внешней природе. Такая жизненная атмосфера подготовлялась для Мистов в храмах, где происходили мистерии. Там пробуждались дремлющие в них силы, там превращались они в высшие творческие, духовные натуры. Это превращение было интимным процессом, который не мог выносить резкого дневного воздуха. Но когда задача этого процесса была выполнена, человек становился, как скала, коренящаяся в вечном и способная противостоять всяким бурям. Но только он не должен был думать, что может сообщать неподготовленным о своих переживаниях. Плутарх сообщает, что в мистериях "можно найти величайшие откровения и указания относительно истинной природы демонов". От Цицерона же мы узнаем, что в мистериях, "если они объяснены и приведены к своему истинному смыслу, познается больше природа вещей, нежели природа богов" (Плутарх, "Об упадке оракулов" и Цицерон, "О природе богов"). Из таких сообщений ясно, что для Мистов существовали относительно природы вещей высшие откровения, чем какие могла давать народная религия. А отсюда можно вывести, что и демоны, т.е. духовные существа, и сами боги нуждались в объяснении. Следовательно, Мисты восходили к существам более высокого порядка, чем демоны и боги. И это лежало в самой сущности мудрости мистерий. Народ представлял себе богов и демонов в образах, содержание которых было целиком взято из чувственно-реального мира. Не должен ли был прозревающий в сущность вечного начать сомневаться в вечности подобных богов? Как мог Зевс народного представления быть вечным, раз он носил в себе все свойства преходящего существа? Для Миста одно было ясно: к своему представлению о богах человек приходит иным способом, чем к представлению о вещах. Предмет внешнего мира вынуждает меня составить о нем вполне определенное представление. В противоположность этому образование представлений о богах заключает в себе нечто свободное, даже произвольное, так как здесь отсутствует принудительность внешнего мира. Размышление учит нас, что, представляя себе богов, мы представляем себе нечто, для чего нет внешней проверки. Это создает для человека известную логическую неуверенность; он начинает чувствовать себя самого творцом своих богов. Да, он спрашивает сам себя: каким образом достигну я того, чтобы в моих представлениях подняться над внешней действительностью? Мист должен был отдаваться подобным размышлениям. И эти сомнения были для него законными. Рассмотрим, - мог он подумать, - все представления о богах. Разве не похожи они на существа, встречаемые в чувственном мире? Не человек ли сам для себя создал их, отвлекши от чувственного явления те или иные свойства или приписав их ему? Дикарь, любящий охоту, создает для себя небо, где происходят славные охоты богов. Грек населил свой Олимп божественными личностями, образы которых находятся в хорошо знакомой греческой действительности. — 9 —
|