Месть еврея

— Я передам ваше распоряжение Валерии,— и Ан­туанетта вздохнула.— А не думаете ли вы, доктор, что бедной тете не следует присутствовать при этом сви­дании?

— Конечно. Ее отчаяние, слезы, которые она не мо­жет сдержать, могут вредно подействовать на больного. Впрочем, я уже предупредил княгиню, что никто не должен при этом присутствовать кроме графини Вале­рии, вас с мужем и меня. Но я боюсь, чтобы он не проснулся, а потому не будем терять времени.

Когда они вошли в комнату Валерии, та уже не спа­ла и с грустной улыбкой протянула ей руку.

— Дорогая моя, в состоянии ли ты сейчас же по­йти к постели Рауля? — спросила Антуанетта, целуя ее.— Он бедный не виноват в твоем горе, а ему так худо, что доктор лишь на тебя возлагает всю надежду. Озари его радостью, может быть последней, увидеть тебя- и услышать, что ты согласна быть его женой. Он так глу­боко любит тебя, что это счастье вернет ему жизнь.

— Отчего же нет,— отвечала Валерия, опуская го­лову.— Это будет вполне последовательно, раз мне при­ходится вновь спасать честь моей семьи, хотя и иным образом. Если у меня хватило мужества подло изменить Самуилу, отчего у меня не станет силы солгать Раулю, сказав, что добровольно выхожу за него, если эта ложь может спасти его жизнь?

Она встала, вздыхая, и равнодушно предоставила Антуанетте заплести свои длинные волосы и привести в порядок туалет. Но уходя из комнаты, Валерия вздрог­нула и остановилась.

— Погоди, я должна снять кольцо, которое мне дал Са­муил.— Она сняла его, поцеловала и спрятала в медальон, который носила на шее.— Теперь,— добавила она горько улыбаясь,— моя рука готова принять кольцо князя.

В комнате больного царил полумрак, занавеси и и портьеры из розового штофа были спущены и лишь лампа, защищенная шелковыми ширмочками, слабо осве­щала просторную комнату и кровать, на которой непо­движно, с закрытыми глазами лежал Рауль. В изголовьи сидела сестра милосердия и, опустив голову, перебирала четки, а в стороне Рудольф разговаривал с доктором. Когда вошли Валерия и Антуанетта, граф подошел к сестре, молча крепко пожал ей руку и подвел ее к кро­вати; по данному знаку сестра милосердия вышла из комнаты.

При виде перемены, происшедшей в Рауле в течение этих нескольким дней, Валерия в испуге остановилась; он был похож на прекрасную алебастровую статую, его русые волосы, рассыпанные по подушке, точно ореолом окружали исхудавшее лицо, на котором застыло стра­дальческое выражение, а нежные белые руки, лежав­шие поверх одеяла, были холодны и влажны. Искрен­нее сожаление и живое сострадание пробудились в до­бром сердце Валерии; забыв собственное горе, она села на край постели и наклонилась тревожно над тем, ко­торый должен был сделаться ее мужем, если будет спа­сен от смерти. Прошло минут десять, а Рауль лежал неподвижно, и если бы время от времени едва заметное дыхание не подымало грудь, то можно было подумать, что жизнь угасла в его изнуренном теле.