Месть еврея

Валерия глухо воскликнула:

— Отец, что ты говоришь!

— Правду, дитя мое. Неужели действительно ты могла думать, что я буду в состоянии перенести весь этот скандал, злорадное любопытство и насмешки моих завистников? О, никогда, никогда! Нет, лучше умереть! И можешь себе представить, что я чувствую, видя, что судьба посылает нам приличный исход, а ты отталки­ваешь его, не хочешь отказаться от человека, с кото­рым не можешь быть счастливой, так как твой брак с ним был бы нашим общим позором. Подумай об этом, дорогая моя, уважь просьбу твоего старого отца и из­бавь его от горя, которое отравит последние дни его жизни.

Граф замолчал, но две слезы скатились по его ще­кам, и в голосе его слышалось столько ласки и отчая­ния, что решимость Валерии не устояла. С детства она обожала отца и с душевной тревогой глядела теперь на поседевшую голову графа,, на глубокие морщины на его лице, еще недавно столь довольном и приветливом. Сердце ее тоскливо сжалось.

Что, если в самом деле разрушение новых надежд отца приведет его к самоубийству. А если и она прине­сет в жертву отца, как Самуил принес своего, какое счастье могло расцвесть на могиле двух старцев? Глухо зарыдав, Валерия бросилась на шею отцу.

— Нет, нет, папа, живи для меня и будь счастлив! Я надеюсь, что бог не вменит мне в грех мою измену. Я отказываюсь от Самуила и выхожу за Рауля.

— Да благословит тебя бог! — прошептал тронутый граф, прижимая ее к своей груди.

Оба они долго молчали.

— Мне надо идти, дитя мое, — сказал, наконец, граф, гладя еео русой головке, — не можешь ли тыотдать мне докумены?

Валерия молча встала, как во сне, открыла шкатул­ку, вынула красный бумажник, данный ей Самуилом, и подала его отцу. Когда граф вышел, она упала в крес­ло и сжала голову руками. Плакать она не могла, одна мысль, что «все кончено», как молотом била ее, затем все слилось в такую скорбь, такое почти физическое страдание, что утратилась самая способность мыслить. Она не слышала, как тихо открылась дверь и в комна­ту вошла Антуанетта.

При виде оцепенения, в котором находилась молодая девушка, при виде отчаяния в ее лице, слезы досады выступили на лице графини, и она проговорила с го­речью:

— Слепой и жестокий эгоизм! И какие плоды прине­сет он?

Затем она стала на колени около Валерии и обня­ла ее.

— Бедная моя сестра, плачь на моей груди: пони­маю тебя. О если бы ты могла найти утешение в на­шей взаимной любви.