— Что это за фантазия изменять в этом году Рюденгорфу? Дети были очень огорчены разлукой с друзьями. А сами вы чего не бываете у нас? Бледное лицо банкира чуть вспыхнуло. — Я счел нужным так поступить,— ответил он, избегая пытливого взгляда Рудольфа.— Я не хочу тревожить княгиню своим присутствием, которое вызвало бы в ней тяжелые воспоминания, но я завтра же пришлю к вам Эгона и Виолу, если хотите. Вечером того же дня, когда граф с Антуанеттой остались одни, Рудольф усадил жену рядом с собой на диван и сказал: — Послушай, Антуанетта, не думаешь ли ты, что Валерия снова выйдет замуж? Не может она, молодая и красивая, вечно оставаться вдовой и оплакивать Рауля! — Это возможно и даже вероятно, но в настоящую минуту, уверяю тебя, она об этом не думает. — Ну, успокоится она, а жизнь войдет в свои права, и тогда...— Рудольф остановился в смущении и стал крутить усы.— Скажи откровенно, Антуанетта, что тогда будет, как ты думаешь? У тебя иногда пророческий взгляд. Графиня громко расхохоталась. — Вижу, к чему ты ведешь речь. Ты хочешь знать, предполагаю ли я, выйдет она за Мейера? Откровенно говоря — не думаю, чтобы это могло случиться. Во-первых, Валерия смотрела бы на этот брак, как на оскорбление памяти Рауля, во-вторых, потому что Мейер зол на нее. Мне сам князь говорил, что при последнем свидании с банкиром, в день отъезда, речь зашла о скорой смерти Рауля, и Мейер выказал такую враждебность к будущей вдове, что тот был этим очень удивлен. Враждебную сдержанность Мейера относительно нее еще более поддерживает то, что он продолжает злопамятствовать и никогда не станет пытаться возобновить прошлое. — Он ревнует, как черт,— глубокомысленно ответил Рудольф,— а внезапная встреча, неожиданное слово могут вдруг все изменить. — В таком случае мы вернулись бы опять в то положение, в каком находились девять лет тому назад, чего ты, конечно, не желал бы,— задумчиво проговорила графиня. — Конечно, не желал бы. Но спрашивается, имели ли бы мы право в подобном случае бросать наши личные предрассудки на чашу весов, решающих судьбу двух людей. Напротив, нам следовало бы видеть проявление воли Господней в этом союзе, который возвратил бы мать украденному ребенку. Серьезно я задаю тебе этот вопрос, потому что мы уже не взбалмошная молодежь, а любовь Мейера заслуживает глубокого уважения. Антуанетта обняла руками шею мужа и с увлечением поцеловала его. — 251 —
|