Месть еврея

«Конечно, можешь, напиши, но я повторяю только, что это слишком рано, но я счастлива, что вера в мои слова пересилила твои подозрения, что ты первый дру­желюбно протянешь Валерии руку».

Рауль был слишком молод и нетерпелив, чтобы от­кладывать свои намерения; и к тому же чарующий об­раз жены снова приобрел власть над сердцем князя. На следующий день он написал Валерии, умоляя про­стить его оскорбление, и присовокупил, что, как бы не казалась она виновата, он хочет верить ее слову и потому во имя ребенка и будущего его счастья просит примирения.

С нетерпением он ждал ответа, но ответа не было.

— Не умерла ли она? — спросил он у матери.

— «Нет, но смертельно оскорблена»,— отвечал дух.

Спустя месяц он не вытерпел и написал еще раз, почти требуя ему тотчас же ответить.

Прошло еще две недели в напрасном ожидании, и Рауль уже подумывал о поездке в Пешт, как вдруг однажды утром среди полученных писем увидел один конверт, надписанный хорошо знакомым почерком. Вся его кровь прилила к сердцу, дрожащей рукой он разо­рвал конверт и прочел следующее:

«После всего, что произошло между нами, князь, письма ваши не могут не удивлять меня. По вашей ми­лости на мою честь легло неизгладимое пятно, и вы уже не властны снять его и осуждение, которому меня под­вергли, покинув меня. Причину такого поступка с вашей стороны общество объяснило по-своему, но пока моя правота не будет ясно доказана, я не хочу вас видеть. Примирение не может иметь цели, раз между нами, как вы сказали, «разверзлась пропасть». Ваше великодушие и ваше сожаление являются слишком поздно. Нет ни од­ного нового факта в мое оправдание с той минуты, как я клялась вам в моей невиновности, и вы мне все-таки не поверили. Следовательно, в ваших глазах я и теперь должна быть так же виновата, как 15 месяцев назад.

Валерия».

Это письмо пробудило в Рауле весьма разнородные чувства. Резкость и раздраженный тон ответа, так не свойственный кроткому и миролюбивому характеру Ва­лерии, доказывали, как много она выстрадала. Рауль понял, что трудно будет достигнуть примирения. Он спрашивал себя, отчего Валерия не упомянула о ребен­ке. Не хотела ли она этим дать ему почувствовать, что он утратил отеческие права над сыном, которого отверг? Раздосадованный, он тотчас написал Антуанетте, прося ее сообщить ему об Амедее.

На этот раз ответ не заставил себя долго ждать. Графиня кратко уведомила, что через месяц после его отъезда Валерия уехала в Фельзенгоф, где она нахо­дится до сих пор в полнейшем одиночестве, и что ре­бенка она оставила на попечение Антуанетты, так как присутствие его было бы для нее в тягость.