Много жизней, много учителей

Величайшей трагедией в моей жизни была неожиданная смерть в 1971 году моего первенца Адама, которому было всего двадцать три дня отроду. Через десять дней после того как мы при­везли его из больницы домой, у него возникли проблемы с дыханием и фонтанирующая рвота. Диагноз поставить было очень трудно. «Тоталь­ный аномальный легочно-венозный дренаж; с де­фектом межпредсердной перегородки, - сказа­ли нам. - Это случается раз в десять миллионов рождений». Легочные вены, которые должны приносить обогащенную кислородом кровь обрат­но к сердцу, были неправильно расположены и входили в сердце с неправильной стороны. Это выглядело так, как если бы сердце было повер­нуто задом наперед. Чрезвычайно, исключитель­но редкое явление.

Даже рискованная операция на открытом сер­дце не могла спасти Адама: он умер через не­сколько дней. Мы скорбели долгие месяцы, наши надежды и мечты были разрушены. Через год у нас родился сын Джордан - как утешение и воз­награждение за наши страдания.

В то время, когда умер Адам, я вернулся к своему более раннему выбору психиатрии в ка­честве профессии. Мне очень нравилась моя ин­тернатура в медицине внутренних органов, и мне даже предложили статус резидента в медицине. Но после смерти Адама я твердо решил, что буду психиатром. Я злился на современную медици­ну, которая со всеми своими передовыми мето­дами и технологиями не смогла спасти моего сына, такого крошечного младенца.

Мой отец обладал отличным здоровьем, пока у него не случился инфаркт в начале 1979 года в возрасте шестидесяти одного года. Он выжил, но сердечная перегородка была серьезно поврежде­на, и он умер через три дня. Это произошло при­мерно за девять месяцев до первого появления Катерины.

Мой отец был очень религиозным человеком, приверженным больше к ритуалам, чем к духов­ности. Его еврейское имя Авраам подходило ему лучше, чем его английское Элвин. Через четыре месяца после его смерти родилась наша дочь Эми, названная так в честь деда. И вот сейчас, в 1982 году, в моем спокойном, затененном кабинете на меня вылился целый поток скрытых, тайных истин. Я окунулся в ду­ховное море, и мне понравилась эта «вода». Од­нако мои руки покрылись «гусиной кожей». Ка­терина никак не могла знать всего этого. Нельзя было даже разыскать эту информацию. О еврей­ском имени отца, о том, что у меня был сын, ко­торый умер в младенчестве от редчайшего дефек­та сердца, о моих тяжелых раздумьях о медици­не, о смерти моего отца, о выборе имени для моей дочери - все это было слишком много и слиш­ком специфично, и при этом совершенно точно. Обычная лаборантка была проводником транс­цендентной информации. И если она смогла пе­редать эти истины, то что еще молено было уз­нать там? Я должен был узнать больше.