Много жизней, много учителей

Я сделал паузу, прежде чем переместить ее вперед во времени. Я был восхищен тем, как от одной жизни к другой меняется ее понимание смерти и жизни после жизни. И в то же время ее переживание самой смерти было каждый раз одинаковым. Сознательная часть ее покидала тело почти в момент смерти, парило над ним и затем уносилась к прекрасному, зажигательному свету. Потом она ждала, пока кто-нибудь придет и поможет ей. Душа автоматически отходила. Бальзамирование, похоронные ритуалы и любые другие процедуры после смерти не имели ничего общего с этим. Это происходило автоматически, без всякой подготовки - просто как выход в от­крытую дверь.

«Земля бесплодная, сухая... Я не вижу здесь гор, просто земля, очень плоская и сухая. Один из моих братьев умер. Я чувствую себя лучше, но боль еще осталась». Но она ненамного пережила его: «Я лежу на соломенном тюфяке чем- то укрытая». Она была очень больна, и никакое количество чеснока или других трав не могло предотвратить ее смерти. Вскоре она уже парила над своим телом, испытывая притяжение к зна­комому свету. Она терпеливо ждала, пока кто-нибудь придет к ней.

Тут ее голова начала медленно поворачивать­ся из стороны в сторону, как если бы она осмат­ривала какую-то сцену. Ее голос опять стал хрип­лым и громким.

«Они говорят мне, что есть много богов, пото­му что Бог в каждом из нас».

Я узнал этот ее голос из промежуточного со­стояния по его хрипоте, а также по определенно духовному тону послания. То, что она далее про­изнесла, лишило меня дара речи.

«Здесь ваш отец и ваш сын, который еще очень мал. Ваш отец говорит, что вы узнаете его, потому его имя Авраам, и ваша дочь названа в его честь. И еще, он умер из-за сердечной патологии. Сердце вашего сына тоже имело важное значе­ние, так как оно у него было повернуто назад, как у цыпленка. Он пожертвовал собой из любви к вам. Его душа очень продвинута... его смерть по­крыла долги его родителей. Кроме того, он хотел показать вам, что медицина достигла лишь опре­деленного рубежа, что ее рамки ограничены».

Катерина замолчала, и я сидел в благоговей­ном молчании, а мой ошеломленный ум пытался разобраться в услышанном. Я почувствовал ледяной холод в комнате.

Катерина знала очень мало о моей личной жизни. У меня на столе была детская фотогра­фия моей дочери, счастливо улыбающейся дву­мя первыми зубками. Рядом была фотография сына. Ничего больше Катерина вообще не могла знать о моей семье и моей личной истории. Я был хорошо обучен традиционным психотерапевти­ческим техникам. Психотерапевт должен быть чист, как tabula rasa, чистая доска, на которую пациент может проецировать свои собственные чувства, мысли и установки. Затем все это ана­лизируется психотерапевтом, который тем самым расширяет сферу ума пациента. Я держал эту терапевтическую дистанцию с Катериной. Она действительно знала меня лишь как психиатра и ничего о частной стороне моей жизни. Я даже никогда свои дипломы не вывешивал у себя в кабинете.