|
Помнишь ли ты, читатель, как в предисловии автор, с замиранием сердца повторял и повторял один и тот же заветный вопрос: «Русь! Чего же ты хочешь от меня? Дай ответ!»? И что же ты думаешь, подведя своего героя к служению цели, которая на данный момент кажется актуальнейшей не только что для России, но и для всего мира, автор получил ответ? Отнюдь! Временами, описывая то один, то другой эпизод из похождений Лебедько, автору казалось, что вот-вот и услышит он таинственный ответ земли русской, познает ту могучую силу, что поправила его на написание этой повести. Множество раз заветный смысл, казалось, готов был раскрыться, подобно бутону диковинного и прекраснейшего цветка... Увы, изначальный вопрос так и остаётся без ответа по сей день, побуждая писать продолжение повести там, где её, казалось, можно было бы уже завершить. Герой наш уже, не какой-нибудь шалтай-болтай, он, постепенно обретая сознание своей сопричастности миру, и творящейся в нём несправедливости, стоит крепко на рискованном, сложном, тернистом, но благородном пути, который, к тому же, как говаривал один старый и очень мудрый индеец, стал для него «путём с сердцем». Ясно, как день, что лишь очень и очень немногие согласятся с автором в определении сего пути как благородного. Многие будут даже упорствовать в том, что это, напротив, весьма скользкая дорожка, ведущая чёрт знает куда. Иные будут стоять на мнении, что наш Лебедько и вовсе стал кощунником и совершенно конченным мерзавцем, особливо затесавшись под конец в положительно сомнительную компанию. Не будем вступать в спор с ревнителями всякого рода стабильности, традиционализма и консерватизма, и просто с людьми, исповедующими так называемый здравый смысл, ценящих сомнительную логику превыше интуиции, чувства и иррационального импульса. Автор решительно уверен в том, что созидание, равно как и разрушение, суть части одного и того же процесса, зовущегося жизнетворчеством, а посему важно не то, стал ли наш герой «созидателем» или «разрушителем», сколько то, что он обнаружил в этом именно своё призвание. А авантюрность сего призвания — гарантия того, что мало-помалу такой мощнейший фактор, как риск, отшелушит все и всяческие желания Другого (о чём мы не раз толковали), и приведёт его к обнажённой драме его собственного Желания. Это ли не высший удел человеческий? Здесь читатель может, конечно, пуститься в непримиримый и яростный спор, однако, автор решительно не намерен с кем-либо на сей счёт спорить, а потому предоставляет читателю свободу спорить с самим собой или же с другими читателями. — 150 —
|