|
«Юрий Васильевич», - перебил старика гость: «Сколько я помню, Империи предшествовала всё-таки Республика?», - Муромцев хохотнул: «Ха! Республика не могла держаться долго при подобных сексуальных нормах. Республика произошла от столкновения желания и плодовитости, столь же не совместимых, как римская Венера и любовь, как братоубийственная тирания и Совет Отцов. Точно также во время основания Рима, Ромул безжалостно убил своего брата Рема, а затем Отцы убили Ромула, провозгласив его богом на небесах, лишь бы избавиться от его царского гнёта на Земле. Однако, к этому мы ещё вернёмся, а до того ещё немного любви. Наслаждение в супружеской любви преследовало лишь одну цель — оплодотворение. Причём любовь должна идти лишь от оплодотворяемого к оплодотворяющему, то есть от верующего к Богу, от сына к отцу, от вульвы к фаллосу, и от раба к господину. Единственная верность идёт от сына к отцу, да и самая земля является «родиной» постольку один лишь фаллос является осеменителем, то есть родоначальником. Но что есть фаллос? Это обнажённое божество богов. Природа находится в неустанном оргазме. Отцы постоянно зачинают живое. Для богов процесс зачатия непрерывен, и самое божество богов — это бесконечное совокупление. И каждый миг совокупления — это цветок, который нужно срывать тот час же, ибо бог всегда пребывает в вечном мгновении, и вот тут-то начинается самое интересное, потому что это и есть тот бог, которого Август даёт своей Империи, переоценивая римский Пантеон. Это было фатальное политическое решение Августа — дать Империи двух соединённых в соитии богов — Марса и Венеру. Он сочетал отца Ромула с матерью Энея, что было совершенно невозможно, ведь до того Эней был плодом любви Анхиза и Венеры, а Ромул и Рем произошли от насилия Марса над Реей Сильвией. Август же объявил эту неправдоподобную и несовместимую пару прародителями Рима». «Выходит, что виновник всех нынешних бед на Земле — это Август?», - решился вопрошать озадаченный гость. «Не спешите с выводами, мой дорогой», - Муромцев говорил уверенно, горячо и внушительно, чувствовалось, что во всей этой теме он, пожалуй, самого чёрта съел и решительно готов переспорить любого академика-латиниста: «Так не будем же искать крайнего, ибо в этом деле одно событие предуготовляло другое и так далее. И формулу любви мы можем свести к самому простому виду — это почтение, которое раб должен оказывать господину, а низший — высшему. Это понятие распространилось на граждан в отношении их правителей, и вот эта-та метаморфоза любви, явив собой самую серьёзную мутацию Империи, как раз таки и подготовила почву для Христианства: распространение уставного почтения, которое римский народ вменил себе в долг по отношению к Принцепсу[18]. Результатом стала бюрократизация свободы, превратившейся в раболепие для всех классов и статусов и рождение, как раз таки в этом месте, комплекса вины». — 124 —
|