|
Время выравнивает все и всегда поступает по справедливости. Патриотический американизм топографов Северо-Тихоокеанской железной дороги вернул на карты их компании музыкальное имя Такома, отправив на свалку заимствованное название и тем отвергнув тщеславные притязания одного эгоиста. Случится ли подобное и с именем Шаста-Бьютс, неведомо; но если нет, то это, возможно, будет выражением благодарности Америки, с радостью предоставившей право именования этого гордого пика своему другу, а в шестидесятые годы поборнику независимости нашей страны - России. Вот краткое обозрение настоящего и прошедшего этих прекрасных скал и пиков. II На старой гужевой дороге, которая существовала еще до того, как железные рельсы связали самый крупный город Орегона со столицей Золотого Запада, в нескольких милях от дороги штата все еще стоит, как и тридцать лет назад, промежуточная станция этапа, владел которой «папаша Доллархайд». Уединенное место среди высоких сосен, будто королевской мантией облекающих великий горный кряж Сискью - часть Береговых хребтов, простирающихся в строгом величии на сотни миль, полустанок Доллархайд мил сердцу путешественника, как оазис в Сахаре для утомленного каравана. Этот приют среди просторов дикой природы в те времена на многие мили вокруг был единственным отпечатком цивилизации. За домом Доллархайда дорога, стараясь петлять как можно меньше, уходила вверх по весьма крутому двухмильному склону горы. По этой крутизне задолго до того, как рассвет едва озарил величественные гребни, карабкался юноша, пешком и в одиночестве. Глубоко внизу, в доме Доллархайда все еще спали остальные приятели из его компании. Он же взбирался все выше и выше, делая остановки лишь там, где красота природы призывала его причаститься к ее видимым формам и послушать ее разнообразный язык, насладиться бодрящим ощущением свободы, красотой покрытых соснами склонов, токованием проснувшихся тетеревов и болтовней белки или бурундука. Один раз, восхищенный очарованием кристально-чистого ручейка, пересекавшего тропу, он остановился и замер, глядя вдаль, в глубину и мрак великого каньона, который терялся из виду в раннем свете зари. И вот, наконец, вершина! Но солнце еще не появилось на небе. Все 200 внизу мирно отдыхало под властью Морфея. Но что это? Далеко на юге виднеется огромная туманная гряда, темно-серая в своей нижней части и сияющая розовым там, где ее пик упирается в небо. Пока юноша смотрит, затаив дыхание, Древнее Светило рассеивает мглу в долине, отгоняя ночь, и вот - рождается новый день. Розовые опенки исчезли, на их месте появляется гигантский остроконечный конус чистейшего белого цвета с черными полосами лишь в основании, каждая из них - ужасное ущелье. Конус этот высится не как вершины других гор, составляющие гряды, что соперничают высотой; нет, в гордом одиночестве вздымается он на высоком постаменте, пронзая синеву неба своими одиннадцатью тысячами футов от основания до вершины, и еще тридцатью четырьмя сотнями футов от уровня океана. Это - Шаста, величественная Шаста. — 150 —
|