И тут все осветилось торжественным сиянием, и рядом с нами появился Крестоносец. Он обнял нас и нашего ребенка. Тот, кого я много лет назад видел у залитого лунным светом фонтана, снова стоял передо мною. На груди Его сиял огненный крест, и тьма отступала перед волнами Его Света. «Ты просил милости у Всевышнего, - заговорил Он, - милость будет дарована тебе, ибо ты сам проявил ее к этому ребенку. Ты придешь ко Мне, и Я дарую тебе покой. Однако, ты не обретешь его, пока не наступит день, когда великий мир воцарится в твоем преодолевшем все сердце. Лишь тогда, в тот далекий день ты пожнешь печальный урожай горя и заплатишь все свои долги. Когда же ты придешь еще раз, эта женщина снова будет вместе с тобой, и снова вы будете готовы отправиться в Наваззамин, и только тогда навсегда освободитесь от Земли. Тогда, получив, ты отдашь. Тот, кто заставляет другого совершить грех, и тот, кто согрешил, оступаются и сворачивают с пути Моего. И согрешивший должен сначала пройти искупление, соединиться сердцем со Мной, затем снова вернуться на поле горя, но уже не в теле из плоти, а в духе. Он должен найти жертвы свои и бороться вместе с ними до тех пор, пока, не уведет их оттуда, куда привел, взвалить себе на спину ношу, которую возложил на них, и нести ношу эту за них до тех пор, пока они не последуют духовным советам, обращенным к душам их, и тоже не придут ко Мне. И тогда Я приму эту ношу, эту тень, и она перестанет существовать, ибо Я ЕСМЬ Солнце Истины. Разве может тень существовать в солнечном свете? Ни одна ноша не может быть Мне во грех, не может обременить Меня. Это дитя Я возьму к Себе. Ты обидел ее, и она будет мельничным жерновом на шее твоей, тянущим тебя на дно земного горя. Но, однако, ты спасешься, ибо имя твое записано в Книге Жизни. А теперь отдыхай! Отдыхай и ты, дочь Моя!» ...Я очутился в своем теле, забыв обо всем, что пережил, и был так измучен, что заснул. Природа пришла на помощь моей уставшей душе, и несколько дней я пролежал в лихорадке, перешедшей в кому, из которой мой организм вышел хотя и слабым, но здоровым. Вернувшись, наконец, в Каифул по прошествии трех с лишним изнурительных месяцев, я шел по дворцу, встречая слуг и придворных, тех, с кем мы были друзьями, но они словно не замечали меня и не приветствовали. Стала ли тайна моей жизни известной миру? Нет. Не в этом была причина странного поведения окружающих. Просто меня никто не ждал, ибо все считали погибшим. За сто дней моего отсутствия Анзими и остальные близкие мне люди пришли к выводу, что я мертв, что, возможно, наложил на себя руки. (О, я был бы рад, если бы мог умереть!) — 122 —
|