|
ПИШЕМ «ЧУДЕСА!» НА ВСЕХ БЛАНКАХ РЕЦЕПТОВ Но разве жизнь каждого человека не может стать шедевром ? Почему произведением искусства может быть светильник или здание, а не ваша жизнь? Мишель Фуко «Ирву было всего 50. Сначала он работал полицейским, а затем, примерно в течение 25 лет — частным детективом. Он любил ходить под парусом по заливу и столярничать в гараже. Когда случился сердечный приступ, ему показалось, что кто-то медленно поворачивает у него в груди деревянный брус 40 на 40 миллиметров. Ирв говорит, что помнит, как дрожал, будто лист на ветру. Жена и сын сидели рядом, держа его за рута*. Кардиохирург из Пресвитерианской больницы штата Колумбия сжал губы и опустил глаза. „Он в коме уже пять дней, несмотря на все наши усилия. Он стоит в очереди па трансплантацию сердца, но может просто не продержаться до того момента, когда мы найдем подходящий орган". Жена с сыном заплакали, поцеловали Ирва и попрощались. Через пять месяцев Ирв вошел в мой кабинет. Его слегка пошатывало, он явно страдал от избытка веса и был очень бледен. ІІо он сел, улыбнулся и сказал: „Меня вообще не должно было быть здесь, док“. „Как дела?“ — спросил я. Он взглянул на свои руки. „Ну, поскольку я умер пять месяцев назад...“ По крайней мере, ему так казалось. Героический последний шанс — четырехстороннее шунтирование сердца — спас ему жизнь, но она теплилась в нем едва-едва. Ирв страдал диабетом вот уже 15 лет. Это привело к тяжелым сердечным приступам и множеству других проблем. Диабет породил также онемение и болезненное жжение в ступнях и кистях. Я мало что мог сделать с его диабетом; э го входило в компетенцию другого специалиста, но, поскольку я специализировался на лечении боли, я смог облегчить Ирву жжение, вызванное поражением нервов. Я подкорректировал прописанные ему лекарства, назначил пару новых препаратов, а затем мы просто сидели и разговаривали в течение 20 минут. Передо мной был человек, который прошел через суровый жизненный кризис. На самом деле он все еще пребывал в нем, и его состояние было очень шатким. В атмосфере комнаты ощущалось, что он ведет борьбу с чем-то ощутимым, вроде тени смерти. Ирв рассказывал о своей семье, работе, о том, что важно для него, о том, что имело для него смысл в прошлом, о религии и о будущем. Затем он заплакал. Мы поговорили какое-то время, а потом я взглянул на бланки рецептов и начал писать. Я принадлежу к Шотландской епископальной церкви и не очень-то религиозен. Ни разу за все время работы я не писал подобного рецепта. Я вручил предписание Ирву, и тот взглянул на него. В рецепте значилось: „Длинные беседы с раввином, два раза в неделю“. Ирв вышел из кабинета со странной улыбкой на лице. — 127 —
|