Эссе

кровь, но не успел он хоть немного прийти в себя, как в доме

вновь поднялся переполох, по лестницам к нему взбирались:

ростовщики, которым он заложил дом, некий супруг, жену которого

он соблазнил, отцы, сыновей которых он вовлек в порок и сделал

несчастными, уволенные им слуги; в дом ворвались полицейские и

адвокаты, и час спустя он сидел уже в специальной карете, и его

везли в тюрьму. Люди что-то выкрикивали ему вслед и пели о нем

похабные песни, а какой-то уличный мальчишка бросил через окно

кареты ком грязи прямо ему в лицо.

И теперь гнусные дела этого человека были у всех на устах,

и слухи о них заполонили весь город, где все его прежде знали и

любили. Его обвиняли во всех мыслимых пороках, и он ничего не

отрицал. Люди, о которых он и думать забыл, являлись в суд и

рассказывали о преступлениях, которые он совершил несколько лет

назад; слуги, которым он щедро платили которые вдобавок

обкрадывали его, смаковали подробности его порочных увлечений,

и на лице каждого читалось отвращение и ненависть; и не было

человека, который заступился бы за него, похвалил бы его,

простил, кто сказал бы о нем доброе слово.

Он вытерпел все, он покорно шел за стражниками в камеру и

покорно стоял перед судьей и свидетелями; с удивлением и

печалью устало смотрел он на все эти злобные, возмущенные лица

и в каждом из них за маской ненависти и уродства видел тайное

очарование любви, и сияние доброты было в каждом сердце. Все

они некогда любили его, он же не любил никого, а теперь он

прощал их всех и пытался найти в своей памяти хоть что-нибудь

хорошее о каждом из них.

В конце концов его заточили в тюрьму, и никто не имел

права навещать его; и вот в лихорадочном бреду он вел беседы со

своей матушкой, и со своей первой возлюбленной, и с крестным

Бинсвангером, и с северной красавицей, а когда приходил в себя

и целыми днями сидел, одинокий и всеми покинутый, то его

терзали все муки ада, он изнемогал от тоски и заброшенности и

мечтал увидеть людей -- с такой страстью и силой, с какими не