Два сфинкса

– Мне пора, однако, вернуться к гостям, – сказал он, вставая. – Вот тебе мое последнее слово: если твои надежды оправдаются – я обеспечу тебя приданым; если же, напротив, мои предположения окажутся справедливыми, и настанет час, когда ты придешь сюда с разбитым сердцем, то знай, что здесь ты будешь принята, как дорогая дочь, и найдешь во мне отца и друга.

Аменхотеп вышел, а Эриксо неподвижно сидела несколько минут; затем, машинально, тихо направилась в залы, наполненные гостями. Но теперь ни царившие повсюду шум и веселье, ни поклонение толпы , тотчас ее окружившей, более не трогали Эриксо, она оставалась ко всему холодна и равнодушна. Аменхотеп ранил ее в сердце, да еще отравленным оружием; она страдала. Особенно больно было ей видеть, что Рамери разговаривает с Валерией. Оба они были веселы, улыбались. Маг сказал правду. Взор скульптора с нескрываемым восхищением покоился на высокой, стройной фигуре патрицианки. А ее, Эриксо, он совсем забыл, несмотря на всю красоту ее, превосходящую красоту Валерии, и на любовь, которую она к нему питала. Это горькое убеждение уничтожило в ее глазах всякий интерес, который имел до того волшебный праздник Асгарты.

Первые дни после праздника у Аменхотепа прошли очень тяжело для всех обитателей дома легата, начиная с самого хозяина. Чувственный и избалованный женщинами, Галл уже давно был влюблен в Эриксо и страстно жаждал обладать ею.

Необыкновенная красота ее, полным блеском заблиставшая на празднике, возбуждала его страсть и навевала ему мысли, одна другой опаснее.

А Эриксо, вся ушедшая в свою любовь и ревность, не замечала ни его страстных взглядов, ни стараний остаться наедине с ней. Подозрительная и капризная, она следила за Рамери и зорко сторожила его, пуская в ход все свое кокетство, чтобы могучей властью красоты своей покорить его и отбить у соперницы.

И нельзя сказать, чтобы усилия Эриксо были совершенно бесплодны. У Рамери была пылкая натура, в его жилах недаром текла горячая африканская кровь. Если его сердце и принадлежало Валерии, зато охватившая его пожаром страсть влекла к Эриксо, которая и сама открыто выказывала ему свою любовь, тогда как Валерия всегда замыкалась в горделивую сдержанность, исключавшую всякую надежду на успех.

Эта вечная смена противоречивых влечений вконец истомила ее.

Две женщины оспаривали его сердце: одна – необузданная, страстная и жгучая, как ветер пустыни; другая – спокойная, нежная и благотворная, как живительный источник, воды которого создают оазис среди бесплодных песков.

Но более всех страдала Валерия.