|
25 ноября Сегодня в немецких кругах утверждали, что генералы с обеих воюющих сторон, а именно военная власть, всё же начали переговоры о мире, и что в ближайшее время будет итоговый результат. Германия как «на пороховой бочке». Многие уже давно предвидели, что там может вспыхнуть революция. Затем кто-то из гестапо вчера сказал, что большинство из них на днях уезжает в Италию, ибо там будто бы восстание. У Сталинграда и Дона фронт прорван. Что принесут ближайшие дни? Решился бы наконец столь больной для нашего движения вопрос о картинах. По этому поводу было немало тяжких мгновений. Большевики признали картины Н.К. и С.Н. собственностью авторов. Признали и телеграмму, в которой Н.К. уполномочил Гаральда принять картины на хранение. И всё же картины не отдали. Может быть, это была ошибка Гаральда, что он писал прошение Потёмкину помочь сохранить картины как коллекцию. Картины остались в Городском музее. К приходу немцев они там ещё были. Позже Холст стал директором музея. Его политика была поистине сумасшедшей. Он переименовал большинство рижских улиц, вообще, своей политикой встревожил умы латышей. И затем забрал из музея часть картин – «для украшения комиссариатов». Так ушло и 17 картин Рериха. Получатели всё же давали расписки, но где картины в данное время находятся – это невозможно проверить. Гаральд, уезжая в деревню, в свою очередь, уполномочил на это дело своего друга Фридиса Гайлиса (не переговорив со мной), которого он когда-то спас во времена большевиков. Он был поближе к немецким кругам, личность представительная. Он и обошёл все учреждения и «великих мужей», но ничего в итоге не добился. Хотя Гаральд в письмах его всегда вдохновлял, однако чувствуется, что у него слишком мало огня. В конце концов Пуксис, директор департамента культуры, его просьбу отклонил. Телеграмма-доверенность Гаральду будто бы недостаточно юридически достоверна. Когда мы вместе с Гаральдом составляли просьбу к Н.К. прислать полномочия, мы просили, чтобы почтовая контора заверила его подпись. Но этого не было. Я говорил с Пуксисом, он принял меня формально: «Что у вас было за таинственное общество? Теперь любой мистицизм и оккультизм надо отбросить, надо быть солдатами». (Он сам вошёл <в Ригу> как солдат, вместе с немецкой армией.) И наконец: «Что общего у Николая Рериха с Россией?» Я хотел опровергнуть, но он был лаконичным. Такие шахматные фигуры управляют судьбой Латвии. Таковы и другие, начиная с директора моей библиотеки Унама. «Метла» урагана событий опять унесёт всю пыль. Унам часто вёл себя как жандарм, а не руководитель. В своё время он не считался с людьми, особенно с Эгле и со мной. У Эгле уволил лучших работников, меня посылал на лесные работы, я назло ему от этого освободился. Странный человек. Мою помощницу, г-жу Олте, уволил за то, что она «самовольно» запоздала из отпуска. Но другой бы выслушал её мотивировки и не уволил. Ушли и другие. Последнее время он хочет быть как бы вежливее. Странные люди и странное всё это время. Все мы под перекрёстным огнём испытаний. — 328 —
|