|
– Желательно при двух свидетелях, – подтвердил старший. – Чтоб и в списки занести, и документ на похороны выдать по всей форме, как положено. – Когда там процедура эта начнется? – Аккурат к полудню мы должны управиться. – Спасибо, служивые. Они молча вышли с полицейского двора. Василий Иванович достал часы, щелкнул крышкой. – Девять. Поехали в Пироговскую больницу. Надю навестим, с врачами, может, поговорить удастся. Наденька проснулась около девяти: Варя поняла это по вздрагивающим ресницам. Но молчала, потому что молчала и сестра, по-прежнему не открывая глаз. «Не хочет со мной говорить? – с тревогой думала Варвара. – Или… или голос пропал?..» И, не выдержав неизвестности, тихо спросила: – Наденька, ты меня слышишь? – Ресницы чуть дрогнули, Варя поняла, что сестра ее слышит, и очень обрадовалась. – Ты в больнице, Наденька, все позади. В Пироговке, в отдельной палате… – Две тысячи, – вдруг еле слышно произнесла Надя. – Это просто для отчета. Это неинтересно, Феничка… «Бред! – с ужасом решила Варвара. – У нее воспален мозг. Мозг… О Феничке тревожится, о Феничке!..» – Наденька, родная моя… Распахнулась дверь, и в палату друг за другом вошли врачи. Их было много, Чернышев явно решил устроить консилиум, и Варвара поспешно встала. – Прошу вас выйти, – официально сказал Степан Петрович. – Необходимо посоветоваться с коллегами. Варя вышла в коридор, где сидела горничная с корзиночкой на коленях. – Как встали да забегали, забегали!.. – шепотом поведала она. – Кто в бинтах весь, кто йодом измазан… Может, перекусите, Варвара Ивановна? – Потом. – Варя не могла сидеть и ходила по коридору взад и вперед. – Кажется, он психиатра на консилиум пригласил. – Знать, прогневили мы Господа нашего, барыня, – вздохнула Алевтина и перекрестилась. – Не болтай чепухи. Чем Наденька прогневить могла? Еще и жить-то не начинала. – Да не барышня. Россия. Пьем, ругаемся, деремся… Прошлый раз вы в Германию меня брали, так там нету такого. Нету. И Ходынки этой нету. Наконец открылись двери палаты, вышли врачи. Чернышев проводил их, вернулся. – Пройдемте в мой кабинет. – Что-нибудь… неблагоприятное? – встревожилась Варя. – Не в коридоре же нам разговаривать. В кабинете Степан Петрович обстоятельно растолковал Варваре вердикт высокого консилиума: общая подавленность вследствие тяжелой травмы. Более психического и нервного свойства, нежели физического. Покой, уход, никаких волнений, врачебное наблюдение, общие успокаивающие. — 335 —
|