|
– Может, вернемся, барышня? – робким шепотом предложила верная Феничка. Вот как раз этого ей и не следовало говорить. Еще бы три, от силы пять минут перепуганного молчания, и Наденька сама убедила бы себя, что разумнее, а главное, логичнее всего возвратиться домой, попить с Феничкой чайку со свежим шоколадом из набора «Эйнем», поболтать ни о чем и ждать Варю с Романом Трифоновичем из Большого театра, где сейчас давали торжественное представление в честь коронации государя и государыни в присутствии высочайших особ. Все Олексины были склонны к действиям импульсивным, под влиянием внутреннего порыва, но порыв этот еще не созрел в душе, а потому и реакция Нади была прямо ему противоположна: – Возвращайся. А я не меняю своих решений. И гордо двинулась вперед, хотя очень хотелось – назад. – Барышня, да с вами я! С вами! – И больше никаких «барышень» чтоб я не слышала, – строго сказала Надя. – Изволь называть меня по имени, иначе мы провалим все наше предприятие. Неизвестно, чем бы закончился этот приступ фамильной гордости. Может быть, темнота и пустынность, однообразный шелест молодой листвы на бульваре и внутреннее ощущение, что по нему все время кто-то куда-то беззвучно движется, в конце концов заставили бы Наденьку найти достойный предлог для возвращения (ну, нога подвернулась, в конце концов!), но вдруг послышался цокот копыт по мостовой, мягкий скрип рессор, и подле них остановилась извозчичья пролетка. – И куда это, любопытно мне, барышни спешат? Надя слегка растерялась, не имея привычки к уличному заигрыванию, но Феничка нашлась сразу: – А на Ходынское поле. Уж очень желательно нам царский подарок получить. – Это пехом-то? Аккурат к десяти и дойдете, ежели, конечно, сил хватит. Голос был хоть и насмешливо-приветливым, но молодым, и Феничка поинтересовалась: – А сам-то куда едешь? – А во Всехсвятское. – Ну так подвези по дороге. – Ишь ты, какая ловкая. Подвоз денежек стоит. А денежки ноне – в большой цене. – И не совестно тебе бедных девушек грабить? – Эх!.. – Парень сдвинул картуз на нос, почесал затылок, вздохнул и вернул картуз в исходное положение. – И то верно, чего уж своих обижать, когда господ в Москве хватает. Садитесь, девки, пока я добрый! Наденька опять задержалась, потому что обращение «девки» неприятно резануло слух. Но для ее горничной оно было привычным, даже дружелюбным, а потому она, шепнув своей барышне: «Лезьте, пока не передумал!..», первой взобралась на пружинное сиденье. И Надя сердито полезла следом за ней. — 298 —
|