|
– Теперь?.. За ворота – башмачок. Ты принесла башмачок? – Принесла. Во двор, что ли, с ним выходить? Обсмеют. – Давай в окно выкинем. – Так окна на зиму заклеены. – Тогда… – Наденька задумалась. – В форточку бросай. – Я? – Ну, у нас же один башмак. Феничка покорно влезла на подоконник, открыла форточку. Надя подала старый башмак, и горничная тут же вышвырнула его. – За ворота бросила? – В сад. Окна-то ваши в сад выходят, а двор эвона с другой стороны совсем. – Ну, ладно, – согласилась Наденька и забормотала: – «За ворота башмачок, сняв с ноги, бросали…» Тут у нас не совсем так, как у Жуковского. Дальше – «снег пололи». Ты умеешь снег полоть? – А зачем его полоть? – удивилась Феничка и наставительно пояснила: – Полют грядки, барышня. – Что-то пока у нас плохо получается, – вздохнула Надя. – После этого… После этого нам придется все равно выходить во двор. – Зачем? – Под окнами слушать. – А, это интересно! – оживилась Феничка. Девушки быстро оделись и через черный ход осторожно, боясь скрипнуть ступенькой, спустились во двор. – Слушай очень внимательно, это важно, – прошептала Надя. – За мной к первому окну, где виден свет. Они прокрались к освещенному окошку и замерли, навострив уши. – Молчат там… – Тихо!.. – зашипела Наденька. – На круг – две тысячи, – вдруг еле слышно донесся мужской голос. – Не мало, не мало… – Это Евстафий Селиверстович, – почти беззвучно пояснила Надя. – Отчет пишет… – Чего пишет? – Тише!.. – Конечно, ради праздника ничего не жаль, однако… – бормотал тем временем Зализо. Наденька оттащила Феничку от окна: – Отчет – это неинтересно. Пойдем к следующему окну. В следующем окне была открыта форточка и распахнуты шторы. Девушки подкрались, осторожно заглянули. Это была гостиная. В креслах уютно покуривали Беневоленский и Иван. – При семидневной обороне Шипки я окончательно понял, сколь опасна революция для России. Представь себе обезумевшую толпу под зеленым знаменем Пророка и столь же обезумевшую – под русским знаменем. Я все время видел перед глазами эти толпы вооруженных людей, когда залечивал отпиленную по локоть руку. – Ты не прав, Аверьян. То была война за свободу. – Я не говорю об оценках, поскольку то, что одна сторона считает плюсом, противоположная считает минусом, и наоборот. Я говорю об ожесточении людей. Безумном, неуправляемом ожесточении… Великая Французская революция тоже была борьбой за свободу, но сколь же кровава и жестока она была. А революция в России обречена на еще большую кровь. — 244 —
|