|
Чогдар хмуро молчал: ему не по душе была эта показная никчемная жестокость. Впрочем, и хан испытывал нечто вроде угрызений. Досаду совести, если так можно выразиться. Она скреблась внутри, и Бату, не спросив ни о Сартаке, ни о зимовке, начал подробно рассказывать о казни, за которой лично наблюдал из дворца. – Мы вновь напомнили о своей суровости, и правильно сделали. И толпа поддержала нас: голову князю отрубил русский доброволец именем Доман. Такое рвение достойно награды. Чогдар склонил голову, по-прежнему пребывая в отрицающем безмолвии. Бату недовольно пробурчал: – Вижу, но не понимаю. Объясни. – Моя обязанность – говорить правду. Если я неправильно понимаю свою обязанность, повели мне удалиться. – Я слушаю. – Кровавый скакун спотыкается чаще рабочей лошади, это понятно. Непонятно, как он умудрился споткнуться на ровной дороге. – Мне нужна ясность! – зло выкрикнул Бату. – Я не желаю распутывать твои заячьи петли. – Судя по первым словам, ты доволен казнью Михаила Черниговского. Но есть человек, который возрадуется больше тебя. – Кто? – Гуюк, мой хан. Этот подарок ему куда дороже белокурой Гражины. Бату недовольно засопел: Чогдар нащупал его досаду, которая, правда, несколько запоздало возникла в его душе. – В то время как Гуюк всячески заигрывает с православными, ты начал их прилюдно казнить. – Православные не посылают своих представителей на католические соборы! – Не слышал, что князь Михаил принял католичество. – Он сделал бы это завтра! – Вот завтра его и следовало казнить. – Замолчи, раб!.. – рявкнул Бату. Наступило тягостное молчание. Хан раскраснелся от гнева, но от гнева на самого себя, а не на своего советника. Досада превратилась в саднящую занозу, а Чогдар вгонял ее еще глубже в его душу. – Я не собирался этого делать, но повздорил с Баракчин, – проворчал наконец Бату. – Она соскучилась по внуку, а я не могу отозвать Сартака с зимовий по капризу женщины. Как там мой внук Улакчи? – Здоров и весел. – Скажешь это Баракчин. – Бату помолчал. – Ты прав, Чогдар. Во всем виновато дурное настроение с утра. – Боюсь, что я испорчу тебе его еще больше. К нам спешит католический посол Плано Карпини. – Может, мне лучше уехать к Сартаку на зимовья? – Наоборот, мой хан. Вызови Сартака сюда и прими посла с большой честью. Но ничего не обещай, а лучше всего отправь его к Гуюку. Пусть Каракорум сам разбирается с католиками. И как бы там ни разобрались, православным это все равно не понравится. — 213 —
|