|
– Папа, подожди, я правда… – Закрой рот, Дэвид, пока я тебе его не закрыл! – прорычал отец. Выпустив облако дыма, он, прищурившись, посмотрел на меня: – Ты не можешь нормально жить, так? Разве недостаточно того, что полиция забрала тебя из школы, а матери и братьям пришлось таскаться по судам? Как так можно? Ты же все получил. Новую жизнь с чистого листа. И всего-то надо было сидеть и не высовываться. Но ты же так не можешь, правильно? Ты хоть представляешь, что твоя мать хочет с тобой сделать? Представляешь? – возмущенно спросил папа, повысив голос. – Она требует, чтобы я подписал какие-то бумаги. Преследует меня с ними уже… знаешь, сколько это продолжается? – Этот вопрос он задал скорее самому себе, нежели мне. – Знаешь, сколько она уже ходит за мной по пятам с этими проклятыми документами? Я покачал головой, даже не пытаясь вытереть слезы с лица. – Несколько лет! С тех самых пор, как выгнала тебя из дома. Черт, а может, она была права? Может, тебя действительно нужно было… Думаешь, мне легко? Знать, что мой сын находится в таком месте? – Папины глаза были настолько холодными, что, казалось, могли проморозить меня насквозь. – Поджог. Тебя обвиняют в поджоге! Черт, может, она права. Может, ты на самом деле неисправим. Я смотрел, как оранжевый ободок на сигарете подбирается все ближе к папиным пальцам. Что я мог сказать? – Ну что ж… – сказал отец, помолчав несколько минут. – Мне еще нужно машину вернуть. Я… это… – Он оборвал себя на полуслове и резко встал из-за стола. На прощание я все-таки решился посмотреть отцу в глаза. Они оказались неожиданно усталыми и пустыми. – Спасибо, что приехал повидать меня, – пробормотал я, надеясь, что мой голос звучал не слишком уныло. – Ради бога, мальчик, постарайся не впутываться в неприятности! – бросил он в ответ. Уже стоя на пороге комнаты, папа обернулся и взглянул на меня: – Я очень многим пожертвовал ради тебя. И я устал; видит бог, я очень устал. Я сожалею о многих вещах в своей жизни. И тебе я могу простить многое, даже то, что ты сделал с нашей семьей, но поджог – поджог я тебе простить не могу. И никогда не прощу. Он ушел, захлопнув за собой дверь. Я сидел и бездумно таращился на стену. – Я люблю тебя, пап, – сказал я в пустоту. За обедом, когда множество ребят толпились возле контейнеров с едой, сражаясь за каждую порцию, я тоскливо грыз салат и чувствовал себя невероятно одиноким. Только я был виноват в том, что мои родители были несчастливы. Только из-за меня они развелись, только из-за меня начали пить и только из-за меня отец – человек, спасший столько жизней, – был вынужден жить в убогой съемной квартире. Я намеренно выставил напоказ наш семейный секрет. Внезапно я понял, что папа был прав. Он все это время был прав. — 148 —
|