|
В пабе подавали японское пиво, и мы заказали «Саппоро». Усевшись в угловой кабине, мы надеялись, что не будем привлекать внимание мужчин крепкого телосложения за столом в центре зала. Они не производили впечатления людей, которые пришли сюда с удовольствием провести время. Уперев локти в стол, они о чем-то тихо, как заговорщики, переговаривались. Вереницы прекрасных женщин входили и выходили из паба и каждый раз, проходя мимо нашей кабины, как бы приглашали своими чарующими улыбками. Робин не обращал на них внимания. Он достаточно долго находился в России и знал, что их обольстительные улыбки никак не связаны с нашим мужским обаянием. Я постепенно привыкал к присутствию проституток, которые, как телохранители, всюду сопровождают тебя в новой России. В таком месте, как Владивосток, где никто не получал зарплату, где не было даже электричества и водопроводной воды, да и самой возможности получить хорошо оплачиваемую работу, проституция возникла в силу экономической необходимости. Мы перешли в соседний зал, дискотеку. Зал был практически пуст, если не считать примерно пятидесяти женщин, раскачивающихся под музыку на танцплощадке. Около дюжины их покровителей, половина из которых были китайцы, сидели, развалясь, на кушетках, наблюдали и курили. Стробоскопические светильники мигали, освещая извивающиеся тела женщин, пытающихся одновременно поймать взгляд потенциального клиента. Некоторые дамы разделись до бюстгальтеров, а одна совсем откровенно демонстрировала свои прелести двум пожилым мужчинам. Сегодняшний вечер, похоже, был слишком вялым – продавцов было больше, чем покупателей, и некоторые девушки, казалось, были в отчаянии. Привлекательная темноволосая женщина около тридцати лет, может быть, мать двоих детей или школьная учительница, приблизилась к нам. Она наклонилась, притеревшись грудью к моему плечу. – Почему вы не танцуете? – спросила она, стараясь говорить весело и непринужденно, но ее слова звучали как-то медленно и заученно. От женщины тяжело пахло табаком и спиртным. Ее обрызганные лаком волосы слегка царапали мое лицо. Духи, которыми она пользовалась, плохо маскировали запах немытого тела. Я, должно быть, непроизвольно отшатнулся, ибо черты ее лица приняли жесткое выражение, и она с руганью стремительно отошла от меня. Подавленные и с чувством какой-то потери в душе мы решили уйти. Пристальные взгляды этих новых капиталистов сопровождали нас до тех пор, пока мы не вышли через стальную дверь в темноту грязных улиц Владивостока. По пути в «Лосиную голову» я размышлял о женщине, которая предложила мне потанцевать, – о женщине, у которой могли быть дети и, сложись судьба по-другому, совсем другая карьера. Она почувствовала мою реакцию, и ей было больно от инстинктивного отвращения, проявленного одним из любимых детей капитализма. В моей памяти она осталась как символ той самой границы, которую я так стремился увидеть. — 176 —
|