Carus, или Тот, кто дорог своим друзьям

Я возразил: не уверен, что нужно привносить в дружбу предупредительность, доброжелательность и прочее в том же роде, поскольку эти проявления могут заставить другого человека проявлять те же чувства, а такая вынужденная взаимность — наилучший способ разрушить ее.

— Но вы-то сами, — сказал А., зачем же тогда вы столько сделали для меня?

Я ответил, что мы с ним так давно связаны тесными отношениями… Что, глядя на то, как поддерживал его Рекруа, я понял, что отказ от намерений и отсутствие мотивов — самое надежное средство укрепить дружескую связь.

Р. подтвердил: бескорыстие, относительная пустота между людьми — самое лучшее, что можно придумать. Труднее всего оградить эту пустоту от осмысленности, за которой кроется расчет, и от ролей, которые готов играть каждый из нас.

— Учтивость, дружба — все это категории мертвых времен , — сказал Йерр. — Под сенью дружбы легко убивать время. Мертвые времена , — повторил он. — Вверить себя мертвым временам…

— Значит, в музыке… — начал А.

— Выражение тем более спорное, — перебил его Йерр, — что глагол «ввериться» подразумевает доверие, которому неведома разлука!

— Мертвые времена… ну хорошо, согласен, — продолжил А., — любопытные стечения обстоятельств встречи, в любой момент безнадежной.

— И однако, — сказал Томас, — вы не так уж бесчувственны. Мы питаем друг к другу взаимное теплое чувство, которое вы почему-то пытаетесь отрицать…

Все мы слегка смутились.

— Как они стыдливы! — с улыбкой сказала Марта.

Йерр пробормотал, что в данном случае это чувство можно назвать скорее обоюдным, нежели взаимным. По крайней мере, ему бы этого хотелось.

— Рука руку моет, и обе они моют лицо! — пошутила Э., ставя на стол жаркое в белом вине.

И все же мы сошлись на том, что дружба не должна грешить откровенным покровительством, быть делом взаимопомощи, актом благотворительности. Йерр добавил, что на свете есть более учтивые и более тонкие чувства, чем любовь. А также более умеренные, которые с течением времени становятся все спокойнее, все прохладнее, постепенно избавляясь от излишней пылкости, тяги к откровенным излияниям, банальности.

— Так, значит, мы друзья? — спросил Т. <…>

— Вполне возможно, что и друзья, — ответил А. с серьезностью, вызвавшей всеобщий смех.

Элизабет встала и начала собирать наши тарелки, объявив, что мы представляем собой дружное племя туземцев. Затем она вышла в кухню.