|
— Нет, — сказал А. — Посмотрите на меня. Я протянул руки тому, что меня душит. Уинслидейл принес блюдо с мелкой камбалой, зажаренной в оливковом масле. Э. спросила, разгорячились ли мы так же, как эти рыбки, — на вкус они были восхитительны. — Увы, нас не жарили в масле с уксусом! — посетовал Йерр. Однако Коэн, сидевший рядом с Мартой, подверг сомнению уверенные тезисы Рекруа. — Кардинал Берюль, такой же убежденный фрейдист, как и вы, — добавил он, обратившись к М., — предупреждал, что не следует, по его мнению, вкладывать слишком много веселости, любезности и нежности в имитацию крестных мук, которых Иисус не познал. — Вот видите! — вскричал он, взглянув на А. — А вас тогда волновал вопрос об излишествах. Это и есть грех гордыни! Тем временем мы продолжали смаковать маленьких рыбок в масле с уксусом. — Но откуда взялось это зло? — спросил Т. Мы так и замерли с поднятыми вилками. — Господи, да оно старо как мир, — проворчал Йерр, пожав плечами. — Но почему для счастливого человека все вдвойне радостно, тогда как для несчастного все вдвойне тоскливо? — снова спросил Т. Мы смолчали. — Это зло все-таки появилось позже, чем горы или пташки! — добавил он. А. несколько растерялся. Он, кажется, не считал это абсолютно невозможным. — Существование речи, — сказал он, — и этого великого множества языков уже подразумевает немоту, которая предшествовала им от века и над которой они кружили с неумолчным щебетом. Возможность и множественность порядков и систем, направленных на озвучание реальности, да и само их существование, подразумевают отсутствие причины, которая служит им основой, и цели, которая их направляет, и немоту тишины, которая их пугает, — словом, отсутствие, которое есть. — Если убрать большую часть человечества, — ответил Бож, — не останется почти ничего , но и то, что останется, едва ли будет менее шумным. — И все же люди для чего-то существуют! — воскликнул Томас. — В самом деле, — подтвердил Уинслидейл, — вы правы. Например, они залили землю кровью. — Человек, — объявил, в свой черед, Рекруа, — это алчное животное, наделенное замечательным двойным голосом, чье назначение — преображать в звуки часть излишка дыхания, которое он, впрочем, тут же возвращает воздуху; достаточно трусливое, чтобы не дать волю своей ненависти, принося в жертву себе подобных; нечистое и одержимое плотским вожделением и той кровью, которую он любит до кровопролития ; это существо боится смерти, оно стремится подражать тому, чем не владеет, но бессмысленное обладание этим угнетает и страшит его; оно использует свою избыточную агрессию на изобретение различных уловок, чье множество, не имеющее размеров, но несущее смерть, оборачивается шабашем пустоты, бешеный водоворот которой захватывает и губит его самого. — 157 —
|