|
И вот это - самое скверное, по-моему, что может с военным человеком случиться на войне. Это и называлось - поплыл. Потому что депрессия углубляется, начинаешь осторожничать, думать не о том, как выполнить задачу, а о том, как бы уцелеть, не полезть лишний раз на рожон, увернуться от костлявой, проскользнуть как-нибудь эдак под ее косой, выжить... Это, в свою очередь, не может не влиять на поведение... А это скверно. Даже не тем, что окружающие видят, что с тобой творится. Становишься другим, не прежним. Если все это зайдет достаточно далеко, можешь однажды совершить в горячем желании уцелеть что-нибудь непоправимое: подвести других, сорвать задачу, струсить, смалодушничать, скурвиться, одним словом. Может кто-то погибнуть из-за тебя, из-за того, что ты одержим этой своей навязчивой идеей - а то и сам погибнешь очень скоро. Давно подмечено: когда человек падает духом, плывет, его по каким-то необъяснимым законам природы как раз и долбанет смерть раньше, чем остальных, выберет. Такой человек становится как бы отмеченным. Я эти вещи наблюдал не единожды - касательно других. И вот теперь самого приперло. Прекрасно ведь понимал, что со мной творится, но не представлял, как мне из этого пикового положения вырваться. Несло меня куда-то, как щепку течением, и я уже вплотную подходил к той черте, за которой кончается плохо... И вот тут Удальцов стал показывать мне особое внимание, определенно. Отношения у нас с ним были обычные, ровные - но с некоторых пор, ручаться можно, стал он вокруг меня виться. Как немецкая "рама" над позициями. Разговорчики вводил, пытался быть задушевным. А со мной было скверно... И вот однажды, в доме, где я квартировал, состоялся" такой примерно разговор. Мы немного выпили, так, не особенно. Разговор как-то незаметно повернул на оставшихся дома родных, на жизнь и смерть. Ну, не сам повернул - это, обозревая прошедшие события, можно сказать с уверенностью: Удальцов его по этим рельсам направил. Сначала шел обычный треп о том, что смерть в нашем возрасте - вещь преждевременная, обидная и не правильная. Не только потому, что для тебя самого все кончится - вдова останется, дети... Тебе-то уже все равно, а им с этим жить и бедовать в невзгодах... От такой беседы меня еще больше подминала вовсе уж нечеловеческая тоска. Он не мог этого не видеть. И вот в один прекрасный момент Удальцов нагнулся ко мне, понизил голос, глаза совершенно трезвые и непонятные. И говорит серьезным тоном: - Слушай, комбат, а хочешь, я тебе помогу? - Это как? - переспросил я. - И в чем? — 96 —
|