|
И помаленьку напор Капитана стал слабеть. Он в жизни прокрутил немало допросов, умел, смел думать, отличать правду от лжи. И чем дальше, тем больше у него складывалось абсурдное впечатление, что водитель говорит правду. Что он и в самом деле искренне верит, будто никакой такой немецкой грымзы в жизни не подвозил... Представления не имеет, будто останавливался тогда у особнячка... Могло оказаться, что именно так все и обстоит. В конце-то концов, кто бы из них раньше поверил, сам того не испытав, что автомат Судаева способен сам собой стрелять по хозяину, старое чучело может косолапить по комнате и душить, а неодушевленный балдахин - пытаться прикончить лежащего на постели? Кое-как скомкав беседу и грозно посоветовав "помалкивать", Капитан направился домой. Он совершенно не представлял, что же теперь делать. Нужно было что-то делать, это факт. Вот только что? Отволочь старую ведьму к дивизионным особистам.., и далее? Рассказать, что она оживила чучело с балдахином и заставила автомат палить сам по себе? И думать нечего. Не поверит ни одна живая душа, как он сам ни за что не поверил бы на их месте. Можно было, конечно, сотворить то, до чего он в жизни не опускался - сшить дело. Заявиться в особый отдел и с честными глазами доложить, что невесть откуда нагрянувшая немецкая грымза день напролет вела среди советских офицеров откровенную нацистскую пропаганду. Маршировала по дому, вопя "Хайль Гитлер!", кричала, будто всю сознательную жизнь состояла в нацистской партии, а последние двадцать лет только тем и занималась, что выдавала гестапо коммунистов, евреев и подпольщиков, а в заключение выражала твердую уверенность, что фюрер непременно разобьет Советы, и тогда ее непрошеных квартирантов повесят на первом суку.. Вот в этом случае, ни малейших сомнений, перезрелую старую деву подмели бы с три минуты. И выпустили бы очень не скоро - если вообще выпустили бы. Фильтрация работала вовсю, и нашлись бы в дивизии люди, крайне обрадовавшиеся столь удобному случаю поправить отчетность... Увы, от этой идеи он по размышлении отказался. И отнюдь не потому, что ему претили такая нечистоплотность. Дело было совершенно в другом. Ему вдруг пришло в голову: а что, если ведьма и там вывернется точно так же, как это было с башкиром? Если она и там пустит в ход нечто, и ее отпустят с извинениями, забудут напрочь, а потом будут совершенно искренне уверять, что никакой такой Лизелотты у них в работе и не было вовсе? Он совершенно не представлял, что же теперь делать. Не бежать же из дома ,на какую-нибудь квартиру поспокойнее? Это было унизительно, в конце концов. Они не первый год ходили под смертью, черте что испытали, видели, перенесли, и вот теперь... Фигу! — 47 —
|