|
Значит, ее и звали наверняка не Бертой, это Хуберт потом назвал... Но она уже откликалась на "Берту". Немцы вообще-то леса боялись - партизан у нас было богато, особенно летом, по теплу. Но Хуберт ходил, не боялся, и ничего с ним никогда не случалось... Деду Якубу тоже перепадала утка или кто-то еще... Но вот эти вот их с бабкой переглядки... Верно вам говорю, в этом было что-то если не жутковатое, то уж необычное - точно. Это надо было видеть: как они сидят истуканчиками друг против друга, с блаженными, можно сказать, физиономиями. Зачем-то это было им нужно, и бабке, и Хуберту. Я у нее никогда ничего не спрашивала. Не то чтобы боялась... Просто... Как-то не тянуло спрашивать. Потом, когда Хуберт уйдет, баба Марьяна обычно покряхтит, встанет, потрет спину - и всякий раз говорит, будто самой себе: - И ходит, и ходит... (Только лицо у нее ничуть не сердитое). Надо же, немец - а тоже... И ничего больше не говорила. А потом, месяца за три до освобождения, Хуберт меня форменным образом спас. От Пауля. Понимаете, я в пятнадцать лет уже была такая... Ну, все при мне. Парни уже начинали подъезжать. Мои ровесники. А потом Пауль прилип, как клещ. Он был шофер, на легковушке, возил какого-то офицера. У наших немцев было несколько офицеров - начальство. И одного (не самого старшего по званию вроде бы) возил Пауль. Он был молодой - я не офицера имею в виду, а Пауля. Лет двадцать с чем-то. И, если честно, очень даже симпатичный - чернявый, усики аккуратненькие, тонюсенькие, как у грузина в "Свинарке и пастухе", всегда наодеколоненный, сапоги начищены, аккуратненький, ухмыляется, и зубы так и сверкают... Нет, как парень он был очень симпатичный. Но я тогда об этом как-то не думала. И потом, он же - немец. Вы не представляете... Конечно, гуляли с ними многие. И не обязательно это были девицы.., легкого поведения. Дело молодое, знаете ли. А немцы - они тоже были разные. Люди как люди, если честно. Мы ведь три года жили под немцем. Какая ни была жизнь тяжелая, но присутствовало в ней нечто налаженное. Устоявшееся. Мы верили, что наши когда-нибудь вернутся, но это было что-то отвлеченное, если по совести, нечто вроде мечты... А жизнь шла своим чередом, в ней была некая своя определенность. Но вот... Были ведь еще и партизаны. А прослыть "немецкой курвой" - это, знаете ли... Чревато. Случалось, убивали. Да-да, вот таких вот девушек, и вовсе не проституток, не шлюх. Сложное было время, тяжелое. Оступись на одной тропинке - немцы повесят, сделай что-то не так - партизаны могут застрелить. Тем, кто на войне или в партизанах был, честное слово, гораздо легче - у них было свое место, они были сами себе хозяева и защита. А вот мирное население обитало даже не меж двух огней - меж многих. В общем, сложно было, как в лабиринте... — 110 —
|