|
Любопытно, что майор Рунич, один из подавляющих, член особой следственной комиссии, отчего‑то связывал в своих мемуарах (написанных уже в двадцатые годы XIX столетия) яицкий мятеж с «известием о ссылке в Сибирь некоторых лейб‑гвардии офицеров». Дело тут, конечно, не в «революционном настрое» господ офицеров, в немалом количестве встававших под знамена Пугачева. Прекрасно объяснил их мотивы М.Н. Покровский: «Дворцовые перевороты как раз более сметливых должны были приучить к тому, чтобы не разбираться чересчур долго в правах различных претендентов на престол, а, не теряя времени, присоединиться к тому, кто сильнее. Если что задерживало в этом случае, так, скорее, неизбежность конкурировать с пугачевскими „подполковниками“ и „генералами“ из казаков да острое социальное недоверие, которое чувствовали восставшие…» Вспоминая подробный рассказ Болотова об умонастроениях тогдашнего офицерства, не видишь ничего удивительного в том, что они уходили к новоявленному «Петру III» — перед ними просто‑напросто был очередной претендент на трон, причем с большими шансами на успех. В 1917 году история повторится — к большевикам быстренько переметнется столбовой дворянин Тухачевский, едва изучивший азы военного образования, зато одержимый патологической страстью сделать карьеру… Кроме того, в штабе Пугачева были польские офицеры, какие‑то загадочные французы, а в его войсках — отряды, сформированные из поволжских немцев‑колонистов. Менее всего пугачевская армия, обучаемая и руководимая профессионалами, управляемая Военной Коллегией, походила на разинскую банду или казацкую вольницу. И если бы Пугачев не потратил столько сил на бесплодную осаду Оренбурга, эта армия могла дойти и до Москвы, где способных оказать ей сопротивление войск попросту не было… Во все времена и во всех странах хватало «народных самородков», однако в истории Емельяна Пугачева все складывается уж гладко, подозрительно гладко. Две жизни Пугачева — казака и вождя — определенно не стыкуются. До некоторого момента перед нами — заурядный человек, ничем особенным себя не проявивший, на войне не поднявшийся выше хорунжего, а после то срывавшийся в бродяжничество, то устраивавший глупые авантюры. Совершенно бесцветная личность. И вдруг все меняется — в считанные недели этот бродяга сумел обаять не столь уж доверчивых казацких старшин, подозрительно легко разбить довольно крупные воинские соединения, обрасти пленными офицерами, ссыльными иностранцами, немцами‑волонтерами, создать эффективные органы управления вроде Военной Коллегии… — 77 —
|