|
В детстве я, помнится, решил эту проблему просто. На мой вопрос: что будет после смерти, мама, ярая материалистка, сказала: “Ничего. Человек умирает насовсем”. Потом, вечером, я долго лежал в постели и все пытался представить себе это “ничего”. Смотрел в темноту и думал: “Вот я умер. Вот лежу в гробике. И что? Как там будет? Что я увижу?” Мне представился абсолютный, замогильный мрак и бездействие. “Неужели это все? — думал я. — И вот так год за годом надо лежать? Но если человек умирает совсем, то кто будет смотреть в эту темноту?” От таких мыслей стало жутковато, и я решил: “Пусть! Вот стану старенький, умру, тогда и посмотрю, что бывает после смерти”. Валентин Юрьевич внимательно смотрел на меня. А я поймал себя на том, что глупо улыбаюсь, быстренько стер улыбку и пожал плечами. — Не знаешь… — произнес Сенсэй. — Ну хорошо. Вот ты говоришь — тридцать два. А почему ты не женат? Что за вопросы? И ни слова о сегодняшнем. — Пожалуй, я никогда не считал это целью своей жизни. — Почему? Это действительно одна из человеческих целей. Что он хочет этим сказать? Ощущение, что меня прогоняют через какой‑то непонятный тест, усилилось. — Возможно, я никогда не чувствовал в себе достаточно ответственности для этого… — Ну‑ну… — он кивнул, будто я подтвердил своим ответом его мысль. — А может быть такое, что ты приберегаешь свою ответственность для чего‑то другого? Я хлопнул глазами раз, другой. Он опять прав! Смутно, но это ощущение возникало всякий раз, когда какая‑нибудь из знакомых женщин начинала питать по отношению ко мне матримониальные намерения. Н‑да! Сенсэй знает меня лучше, чем я сам. Впрочем, на то он и Сенсэй. — Хорошо, вы правы, Валентин Юрьевич, но какое… — Это имеет отношение к сегодняшнему? — Сенсэй закончил за меня фразу и улыбнулся: — Прямое! Почему у тебя до сих пор коричневый пояс, Игорь? Ведь ты занимаешься у меня больше десяти лет. Опять двадцать пять! Он просто бомбардирует меня серьезными вопросами! А на этот я вообще предпочел бы не отвечать. — Не готов, наверное… Он засмеялся. — Только не говори мне, что ты тупой, Игорь! Потому что такой ответ бросает на меня тень как на преподавателя. Даже медведя можно научить ездить на велосипеде! А ты не медведь, и, значит, я хреновый Сенсэй. Десять лет вожусь с безнадежным олигофреном! Я разозлился. Почему издевается надо мной? За что? — Но ведь это вы, Валентин Юрьевич, решаете, кому аттестоваться на пояса! — 99 —
|