Ученица мага. Моя жизнь с Карлосом Кастанедой

Мое семейство, хотя и было одарено множе­ством талантов, было также не вполне приспособ­лено к жизни. Когда напряжение в доме стало не­ выносимым, каждый разработал свою стратегию

выживания.

Моя мать страдала от постоянных нервных сры­вов, последовавших за прервавшейся карьерой фо­тожурналистки Голливуда, вызванной необходимос­тью воспитывать двух детей. Брак моих родителей, который начинался как истинно счастливый союз влюбленных и равных, терпел крах из-за страха замкнутых пространств моей матери и частых от­лучек папы, его рабочих командировок. Моя мать чувствовала себя несчастной, брошенной и одино­кой. В соответствии с их ценностями (и таких се­мей было немало в их поколении) развод даже не обсуждался. Любовные интрижки на стороне, на­стоящая брань и оскорбления стали частью их жизни.

Моему отцу были прописаны сильные амфета­мины для контроля над весом, он напивался в оди­ночестве под утро, чтобы снизить эффект стимуля­торов.

Вся семья знала, хотя мы никогда не говорили об этом, что он имел серьезную любовную интригу с одной журналисткой и еще несколько коротких ро­манов. Все же однажды он объявил мне в присутствии матери, что, если бы она когда-либо обманула его, он немедленно разорвал бы брак Я обожала отца и боя­лась, что развод оставит меня на попечении матери.

Мой брат Дэвид, на восемь лет старше меня, убе­жал в свой собственный мир логики и чисел. К семи годам он изобрел статистические игры, и это закон­чилось пожизненным романом с информационны­ми системами. Наряду со страстью к спортивным состязаниям это привело его к тому, что он стал известным историком Олимпийских игр. И девочкой, и подростком я боготворила его. Только мой восьмилетний брак и возраст— мне было уже больше двадцати лет — позволил образо­ваться некоторой дистанции между нами. До тех пор мой брат представлял собой идеал человека,

способного порвать связь с семейным домом. Пос­ле того как я провела свою юность в школе-интер­нате в Новой Англии, я переехала в Беркли и жила вместе с Дэвидом.

Его способность, подобно Гудини, «выпутывать­ся» из семейных цепей казалась мне волшебной. Когда мы возвратились в дом наших родителей, что­бы писать книги, это было временным явлением. Даже в этом случае напряженность порой была про­сто невыносима. И, напротив, в последние годы мое семейство часто переживало счастливые, интерес­ные времена, когда мы совместно трудились над составлением «Книги списков», колонки для «Сигни-фика», и в период хождения по передвижным книж­ным магазинам в Лос-Анджелесе. Вся семья вместе с удовольствием наблюдала развитие Уотергейтского скандала, что сближало нас.