|
— Шаман знает, — сказал он, — что существует море сознания, и оно универсально, несмотря на то, что каждый из нас видит его со своего берега; мир, в котором мы все живем, и наша общая о нем осведомленность могут быть проверены, испытаны каждым живым существом, но редко кто обращает на это внимание. А шаман — это мастер, хозяин этого большого мира. Он живет одной ногой в этом мире, — он положил ладонь на землю, — а другой — в мире духа. — Сознательное и бессознательное? — спросил я. — Пусть так, — ответил он и замолчал. Я долго смотрел на его мягкое ястребиное лицо, на котором играли отблески пламени. Мы молчали, уставившись в огонь. Новое бревно разгорелось, трещало, обугливаясь, по бокам его охватило пламя. — Бакмннстер Фуллер, архитектор… — я взглянул на него, чтобы узнать, известно ли ему это имя. — Да? — … сказал однажды, что огонь — это освобождение энергии Солнца из древесины. Он откинулся назад и рассмеялся: — Прекрасно! Еще одна общая основа. Энергия Солнца, источник всего сущего. — Возможно, именно поэтому многие аборигены даже к скалам обращаются на «Ты» [Англ. Thout архаичная форма, «ты», в современном английском языке сохранилась лишь в обращении к Богу], как к существам божественного происхождения. В конечном счете все мы: и животные, и растения, и камни, — происходим из единого источника. Солнце. Мы просто временные формы этой энергии. — Конечно, — сказал он. — И животные силы являются одной из форм этой энергии, по крайней мере, для нашего народа. И свет, та самая аура, которую вам так не хочется видеть вокруг Аниты, для нее то же самое, что пламя для этого бревна: это поток бесформенной энергии, излучение ее энергии. — Вы верите в это? — спросил я. Я чувствовал себя ребенком у костра, где рассказываются истории о привидениях — Я верю в то, что человек привык к этому состоянию сознания, к этой неусыпной готовности, и было бы самонадеянностью считать, что это единственное состояние, в котором наши восприятия реальны. Он ткнул палкой в огонь, и прогоревшее полено развалилось на две части, брызнув ливнем искр. — Это было бы чистым безумием, — добавил он. — И такая точка зрения накладывает жесткие ограничения на самую суть объективности, столь милой вашему сердцу. Опыт всегда субъективен, и отрицать реальность какого бы то ни было опыта означает отрицать часть самого себя. 15 марта Пишу при угасающем свете костра. Моралес укутался пончо, как одеялом, а я разложил свой спальный мешок. — 73 —
|