|
— Долей чаю. — Тогда больше вопросов нет. — Ильин долил кружку. — Пей. Пока тебя не было, Туманян звонил. Вызывает к себе комбатов на девять ровно. — Вчера всех нас, грешных, вызывали, — сказал Завалишин, вошедший, пока говорил Ильин, — разъясняли, как щадить, если капитулируют, а сегодня вас будут накачивать, как добивать, если упрутся. — Похоже, что так, — сказал Синцов. — У Ермакова был в дивизионе, им до полного боекомплекта довели. — Значит, ударим. — Завалишин вздохнул. — А ночью, по совести говоря, уже настроения воевать не было. — Ну это у тебя не было, а у комбата… — не удержался Ильин. Но Синцов остановил его, мягко положив ему на запястье свою тяжелую руку. — Насчет моего настроения, Коля, я уже тебе сказал — оно хорошее. И не порть мне его. Ясно? — Мне все ясно, — сказал Ильин. — А тебе время выходит являться перед светлые очи Туманяна. Бриться уже не будешь? — Еще успею, — взглянул на часы Синцов. И, допив последний глоток, снова налил полкружки. — Придется для скорости — чаем. На совещании у Туманяна командирам батальонов было приказано продолжать активные действия и одновременно готовиться к общему наступлению, намеченному на завтрашнее утро. Из всего этого было ясно, что немцы здесь, в заводском районе, по нашим сведениям, капитулировать пока не думают и ждать этого дольше завтрашнего дня мы не будем. Когда кончилось совещание, Синцов задержался поздравить своего бывшего соседа Зырянова, которого Туманян два дня назад выдвинул — взял к себе в заместители. — Быстро ты в гору пошел! — Быстро под гору катился, теперь требуется быстро в гору идти. — Даже, откровенно говоря, удивился, — сказал Синцов, — что он тебя перед самым концом боев из батальона забрал. — А он хитрый, — сказал Зырянов о Туманяне. — Пронюхал, что командир дивизии прочит меня в замы к Колокольникову, и не дал, сам взял. А насчет конца боев, пока не кончили — еще не конец. Патроны у них еще есть, мины есть, укрытия — будь здоров… Могут, несмотря на голод, еще неделю драться — вопрос воли! Я бы, например, на месте их командования каждого, кто руки поднял, своей рукой уложил и сам последним лег, а не сдался. — Не каждый так на жизнь смотрит. — А что за жизнь в плену, что в ихнем, что в нашем! — махнул рукой Зырянов. — Значит, хорошо, что не все у них такие отпетые, как ты! Паулюс-то с пятнадцатью генералами сдался… — 462 —
|