|
Синцов положил трубку, услышал за спиной шаги и подумал, что это Ильин. Но это был Левашов. — Как у тебя? — не садясь, спросил Левашов. — В основном сосредоточились, — сказал Синцов. — Жду Ильина, придет — последнее подтянет. Садитесь. Чаем угощу. — Не надо, у себя попью, как вернусь. С полдня в полку не был, у Зырянова проторчал. Опытный, опытный, а все же зарвался, чуть не потрепали его немцы. Все доказывает, какой он есть. С одной стороны, хорошо, а с другой — плохо. Сгоряча способен зря голову положить, и не одну свою… Кто это храпит? — Рыбочкин. — Здорово дает, — сказал Левашов. Синцов подошел к Рыбочкину, уткнувшемуся ртом и носом в ушанку, повернул его, и тот сразу задышал по-детски глубоко и ровно. — На, держи. — Левашов сунул руку под полушубок и вытащил оттуда что-то маленькое, завернутое в обрывок газеты. — Поздравляю; Из личных запасов. Синцов с недоумением посмотрел на него и развернул бумажку; в ней лежали две новенькие шпалы. — Что, капитана дали? — От меня первого, что ли, слышишь? — Для меня новость. — Какая же новость? Туманян еще днем мне сказал. — Вам сказал, а мне нет. Кроме долбежки, от него весь день ничего не слышал. — Вот черт самолюбивый, — сказал Левашов, — до чего переживает, что Цветков первым соединился! Собственного комбата со званием поздравить сил не нашел. А я уже было решил от Зырянова прямо в полк, а потом подумал: нет, зайду, отдам шпалы. — Спасибо. — Авдеич! — крикнул Левашов и, когда Иван Авдеич вошел, показал ему на Синцова: — Капитану шпалы приверни, а то он не по званию одетый. Синцов снял полушубок и стащил через голову гимнастерку. — Приверните для памяти, чтоб крепче было. — Набрось полушубок, — сказал Левашов. Синцов накинул на плечи полушубок и рассмеялся, вспомнив о звонке начальника штаба полка. — Чернышев меня поздравляет по телефону, а я не понял. Он говорит: «Мало радуешься», — а я отвечаю: «Война еще не вся». Так его понял, что он меня с соединением поздравляет! — Так или не так понял, а все равно ответ глупый дал, — сказал Левашов. — Как же так не радоваться! Только тогда и начнем радоваться, когда война вся? Ерунда! Если по дороге всякому маломальскому не радоваться, то, на мой характер, до конца войны не доживешь. Как самый момент соединения был? Красивый? Синцов рассказал, какой это был момент, и сейчас, когда рассказывал, чувство обыденности и даже какого-то разочарования, которое он испытал тогда, сгладилось, исчезло — момент и ему самому уже начинал казаться красивым. И голос его даже чуточку дрогнул, когда он дошел до того, как солдаты расстелили флаг на куске фанеры, а политрук стал писать на нем: «Бойцам 111-й…» — 412 —
|