|
Б. Мы знаем, что теоретическое существо психотерапии Эрнста Кречмера в том, чтобы помочь пациенту приспособиться в жизни соответственно своим конституциональным основам, найти свое целебное жизненное поприще. Твой отец писал стихи, хотел писать новеллы и повести, рисовал, играл на скрипке, изучал творчество гениальных людей. Почему же он не применял все это в своей психотерапии, ограничивался до конца жизни, как знаем, лишь индивидуальными встречами с пациентами и психотерапевтическими советами? К. Видимо, потому, что боялся за свой научный престиж. Строгий немецкий ученый совет не понял бы, не пропустил бы всего этого. Б. И, наверно, еще потому, что даже в Западной Европе профессор, заведующий кафедрой не может работать практически-психотерапевтически с достаточно большим количеством пациентов, как практический врач, «засучив рукава»? К. Да, конечно. В таком положении оказался и я, когда отец дал мне как часть своей кафедры отдел медицинской психологии и конституциональной биологии. Ведь отец руководил кафедрой психиатрии и неврологии, это для него было принципиально важно, чтобы вместе — тело и душа. А после ухода его на пенсию возникли, кроме моего отдела, отдельно кафедры психиатрии, неврологии и еще кафедра психоанализа. Мой отдел умер с моим уходом на пенсию в 1983 году. Умер потому, что некому у нас продолжать это дело. Работы отца считаются классическими, но по-настоящему дело отца, особенно его психотерапевтическая концепция, не развивается сейчас в Германии. Это прозвучало достаточно ясно на праздновании столетнего юбилея отца в Тюбингенском университете[19]. Нас тоже заливает психоанализ. И ты, наверно, лучший ученик моего отца, чем все у нас там. Отец бы тебя хорошо понял и принял. И меня ты понимаешь лучше, чем кто-либо еще в России. Б. Спасибо. Мне все это, конечно, дорого. Как складывалась твоя научная жизнь? К. В 1951 году я стал у отца доцентом, благодаря моейпервой книге «Невроз как проблема созревания» (1951). Это исследование незрелости у невротиков, которая обнаруживается и в телосложении. Изучал конституциональные возрастные типы. Развивал здесь положения отца. И еще, работая над диссертацией, полгода стажировался у Манфреда Блейлера в Цюрихе. Таким образом, я стал преподавать. Ведь ассистент не преподает, он только помощник профессора. Б. Это как у нас старший лаборант. К. Да, у нас до сих пор первая диссертация — докторская. Защищается она после окончания университета. Докторская диссертация отца — «Бредовые идеи депрессивных» (1913), а моя — о расширении ядра ганглиозной клетки при раздражении соответствующих нервов (1942). Вторая диссертация у нас — доцентская, она должна быть опубликована. У отца это — «Сенситивный бред отношения» (1918). Дальнейший шаг от доцента до профессора у нас более-менее автоматический — через несколько лет. В 1959 году я был приглашен на два года в Чили и Колумбию как гость-профессор — читать медицинскую психологию, так как знал испанский. — 522 —
|