Мама и детский сад

Как же мы ждали его, нашего первенца! С того памятного дня я прислуши­валась к себе — к нему! — едва ли не ежеминутно. Каждый его толчок вызывал тревогу и нежность. Когда он уж очень сильно начинал брыкаться, я тревожи­лась: нормально ли это? Можно подумать, что у него там десяток рук и ног! А может быть, он там кувыркается?

Зато Борис был очень доволен:

—Акробатом будет! Или бегуном. Уж мы с ним побегаем.

— А может, бегуньей?

— Мне все равно, «хоть полосатенький, хоть в клеточку», только бы поско­рей.— Он ждал своего «полосатенького» с детским нетерпением. Это меня смешило и трогало. Посмотрит он, бывало, на меня как-то странно, как на чудо какое-то, скажет: «Даже не верится, что через год у нас кто-то уже бегать будет к этому времени?»

— Так уж и бегать,— сомневалась я,— хоть бы ползал...

— В год-то! Ты что! Да мы с ним...

— С ней...— ехидничала я.

— Да все равно! Ты, главное, давай поторапливайся, все сроки прошли! А не могла бы ты постараться да сразу троечку, ну хотя бы двоих, а?

А срок и правда приближался: остался месяц... неделя...

И вот я в предродовой палате, отчетливо помню момент: где-то закричал младенец, потом другой — видимо, настало время кормить, а здесь все было слышно. Я даже не поняла, что это. А потом: «Ой, ведь это те, что уже роди­лись...» Я лежала и слушала крики, а сердце билось: «И мой так же закричит?»

Роды были нелегкие, но я готова была выдержать все, лишь бы «закричал так же» и мой. Я очнулась от его крика: надо мной склонилось доброе морщи­нистое лицо нашей няни, тети Дуси.

— Это... кто... кричит?..— шепчу спекшимися губами.

— Сын! («Сын!») Ишь раскричался — не унять! А то было никак не хотел го­лос подавать — отшлепать пришлось негодника.

«Сын, у меня сын!» Как передать то, что происходило со мной? Эти мгнове­ния вознаграждают за все страдания — так они прекрасны.

Акушерка, возясь с ребенком (Моим! Сыном!), привычно пошутила:

— Небось, больше не придешь к нам, не захочется?

— Приду...— пропищала я едва слышно. Да мне все теперь было нипочем — все позади и сплошное ликование внутри: сын! Я тогда не знала, что самое труд­ное позади, да самое сложное впереди. Эту премудрость я постигла лишь лет пять спустя. А тогда одно было в голове: я — мама.