Так что ум был спокоен. Его не заставили быть спокойным, его спокойствие не было организованным и не было вызвано каким-то желанием быть спокойным. Он был просто спокоен, и, от такого спокойствия, происходило бесконечное движение. Ум никогда не мог схватить его и поместить среди воспоминаний, он бы сделал так, если бы мог, но не мог узнать это движение. Уму оно было незнакомо, поскольку он никогда не знал его, поэтому и был спокоен, а бесконечное движение происходило вне пределов воспоминания. Теперь солнце было позади далеких пиков, которые снова закрылись облаками. «Я ожидал этого разговора много дней, и сейчас, когда я здесь, не знаю с чего начать». Это был молодой человек, довольно высокий и худой, но держался с достоинством. Он сказал, что окончил колледж, но не был прилежным студентом, едва выдержал экзамен. И только благодаря тому, что отец тянул его за уши, он сумел получить перспективную работу, но и трудился без желания. Его совершенно не волновали события происходящие в мире. Он был женат и имел маленького сына — довольно хороший ребенок и удивительно умный, — добавил он, учитывая посредственность родителей. Но когда мальчик вырастет, он, вероятно, станет таким же, как остальная часть мира, преследуя успех и власть, если к тому времени мир все еще останется. «Как видите, я могу достаточно свободно разговаривать о многих вещах, но то, о чем я действительно хочу поговорить, кажется очень сложным и трудным. Я никогда прежде не говорил о своей проблеме с кем-либо, даже с женой, и предполагаю, что это делает наш разговор трудным. Но если вы наберетесь терпения, я постараюсь объяснить». Он сделал паузу на несколько мгновений, а затем продолжил. «Я единственный сын, причем довольно избалованный. Хотя я увлекаюсь литературой и хотел бы писать, у меня нет ни дара, ни возможности. Я не глуп и мог бы достичь кое-чего в жизни, но меня беспокоит снедающая меня проблема: я хочу беспредельно обладать людьми. Я стремлюсь не просто к обладанию, а к полному доминированию. Я не могу выносить, когда присутствует хоть какая-то свобода для человека, которым я обладаю. Я наблюдал за другими, и, хотя они также властны, все это настолько ревностно, без какой-либо реальной интенсивности. Общество с его понятием о хороших манерах удерживает их в пределах рамок. Но у меня нет никаких рамок, я просто обладаю, без любых качественных прилагательных. Не думаю, что кому-то известно то, через какие агонии я прохожу, каким пыткам подвергаюсь. Это не просто ревность, это буквально адский огонь. Чего-то ведь должно хватать, хотя пока ничего не хватает. Внешне я умею контролировать себя, и, вероятно, кажусь вполне нормальным, но внутри я бушую. Пожалуйста, не поду майте, что я преувеличиваю, мне только жаль, что это не так». — 179 —
|