Беседы с Кришнамурти

Теперь я понимаю, по крайней мере, одну вещь: то, что фундаментальное изменение может происходить без пробуждения его чувства. Размышление необ­ходимо, но оно не инструмент действия. Знать — не обязательно означает действовать».

Но действие чувства — также действие знания, эти двое неотделимы, они разделены только, когда причина, знание, умозаключение или вера стиму­лируют действие.

«Я начинаю очень четко понимать вас, и мое зна­ние Священных писаний как основа для действия уже теряет свою власть над моим умом».

Действие, основанное на чьем-то авторитете, во­обще никакое не действие, а простое подражание, повторение.

«А большинство из нас в ловушке данного про­цесса. Но можно из него вырваться. Я много понял этим вечером».

«Так же и я, — сказал художник. — Для меня наше обсуждение было сильно стимулирующим, но я не думаю, что возбуждение допустит какую-то ре­акцию. Я очень ясно кое-что увидел, и собираюсь преследовать это, не зная, куда оно приведет».

«Моя жизнь была порядочной, — сказал торго­вец, — и порядочность не способствует измене­нию, особенно фундаментальному, о котором мы говорили. Я очень искренне взращивал в себе иде­алистическое желание измениться и вести истин­ную религиозную жизнь. Но я теперь вижу, что медитация над жизнью и способах изменения бо­лее необходимы».

«Могу я добавить еще слово? — спросил ста­рик. — Медитация осуществляется не над жизнью, она сама по себе способ жизни».

Быть разумным — значит быть простым

Море было очень синим, и заходящее солнце едва касалось верхушек низко висевших облаков. Маль­чик тринадцати или четырнадцати лет во влажной одежде стоял у автомобиля, дрожа и притворяясь глухим. Он попрошайничал и очень хорошо играл. Получив несколько монет, он ушел, перебегая че­рез пески. Волны мягко накатывались, но полнос­тью не стирали следы, когда проходили по ним. Крабы катались на волнах и избегали человеческих ног, они позволяли себе быть пойманными волной и сыпучими песками, но снова подползали, готовые к следующей волне. Сидя на нескольких бревнах, свя­занных вместе, какой-то мужчина прибыл только что из моря, и теперь плыл с двумя большими ры­бинами. Он был смугл, обожженный жарким солн­цем. Приближаясь к берегу с ловкостью и непри­нужденностью, он протянул свой плот далеко на сухой песок, вне досягаемости волн. Чуть дальше, выгибаясь в сторону моря, росла пальмовая роща, а за ней виднелся город. Пароход на горизонте стоял, как будто неподвижный, и с севера дул нежный ве­терок. Это был час величественной красоты и спо­койствия, в который земля и небо встречались. Вы могли сидеть на песке и наблюдать, как волны на­катывались и откатывались бесконечно, и их рит­мичное движение, казалось, передавалось земле. Ваш ум был оживлен, но не так, как беспокойное море. Оживленный, достигал горизонта. Не имея ни вы­соты, ни глубины, он не был ни далеко, ни близко, не было центра, от которого можно было бы изме­рить или объять целое. Море, небо и земля присут­ствовали там, но без наблюдателя. Ощущалось об­ширное пространство и неизмеримый свет. Свет са­дящегося солнца падал на деревья, в нем купалась деревня, и его можно было заметить за рекой. Но это был свет, который никогда не зажигают, свет, который сияет вечно. И, удивительно, в нем не было никаких теней, вы не отбрасывали тень ни с какой стороны. Вы не спали, вы не закрыли глаза, потому что сейчас звезды становились видимыми. Но зак­рывали ли вы глаза или держали их открытыми, свет всегда присутствовал там. Его было не пой­мать и не поместить в святыню.