Человек - оркестр

"Зачем вы это мне рассказали, – такова была ре­акция, – я теперь буду об этом помнить и потеряю непосредственность". Со временем этот ответ пере­стал казаться курьезным, хотя, как нам до сих пор кажется, непосредственность от одного разговора еще никто не потерял. Но подобные эпизоды заста­вили всерьез поразмыслить о том, какие опасности содержит Зеркало[17] (пластическое ли, ассоциатив­ное или какое-нибудь еще), а стало быть, и о про­тивоядиях.

Одна из сил, могущих, как мы видели, отталкивать от Зер­кала – это страх и нежелание начать видеть лишнее, зафик­сироваться на ранее не осознававшихся ("непосредствен­ность") моментах в своем или чужом поведении. Эта опасность увидеть "механику" того, что казалось целостным и единст­венно возможным, утонув при этом в хаосе деталей, описана (и как!) в повести "Импровизатор", принадлежащей перу В.Ф. Одоевского. Бедный поэт Киприяно становится несрав­ненным профессионалом, заключив дьявольский договор с ужасным доктором Сегелиелем; цена – удел пожизненно "все знать, все видеть, все понимать": "Несчастный страдал до неимоверности; все: зрение, слух, обоняние, вкус, осязание, – все чувства, все нервы его получили микроскопическую спо­собность, и в известном фокусе малейшая пылинка, малейшее насекомое, не существующее для нас, теснило его, гнало из мира; щебетание бабочкиного крыла раздирало его ухо; самая гладкая поверхность щекотала его; все в природе разлагалось пред ним, но ничто не соединялось в душе его: он все видел, все понимал, но между им и людьми, между им и природой была вечная бездна; ничто в мире не сочувствовало ему". Насколько же реальная опасность "потерять непосредственность" и не грозит ли наше увеличивающее "зеркало", да и весь микро­структурный подход муками несчастного импровизатора?

К счастью, без договора с дьяволом или его полномочным представителем это невозможно. Запас разнообразия (и в дей­ствии, и в восприятии) велик; осознавая множество особенно­стей своего и чужого поведения, человек не только не превра­щается в несчастный автомат, а пожалуй что и наоборот. За­тертое, привычное – то есть, автоматическое – как бы зацве­тает новыми смыслами, связями, сравнениями. Ведь ужас по­ложения Киприяно состоял в том, что он стал не просто видеть строение всего вокруг, а видеть его во многом глазами своего "благодетеля", то есть бессмысленным набором шевелящихся элементов, лишенным любви и света.

В отличие от доктора Сегелиеля, презиравшего, как и сле­дует бесу, род людской, мы полагаем обратное: каждый фраг­мент поведения при внимательном и непредвзятом рассмотре­нии "с увеличением" оказывается не абсурдным копошением, а по-своему стройным микрокосмосом, где дух порой захваты­вает от богатства неожиданной жизни, которая потенциально-то всегда здесь была, но для реализации нуждается в "оптике".