|
– Неохота уезжать, – после долгой, тяжелой паузы произнес он. Потом поднял голову и оживился: – Но там все равно долго не пробуду. Подамся на фронт. Сидя рядом с Бобром, я все еще был там, дома. И поэтому спросил: – Кого ты видел из наших? – Летом еще видел Маляра. Сейчас он на фронте. – А Коновалов? – Тоже в армии. Из наших почти никого не осталось. Он похлопал себя по карману. Достал пачку «Явы». Мы закурили. Бурлила площадь, звенели трамваи, и каждый час напряженная музыка площади у Финляндского вокзала переходила в четкий ритм позывных: «От Советского Информбюро. Сегодня после упорных и ожесточенных боев наши войска оставили город…» Севка поднялся. Выплюнул чинарик. Крепко на двинул на лоб кепчонку. – Хорошо, что увиделись. Теперь кто знает, когда еще придется встретиться. Мне хотелось сказать ему что‑то важное, то, что должно было остаться с ним. То, что не позволило бы нам потерять друг друга. – Ты напиши мне. Слышишь, обязательно напиши. Пиши на адрес академии. Ее ты всегда разыщешь. Он протянул руку: – Ну ладно, давай лапу. Усмехнулся: – Слушай, а может быть, еще когда‑нибудь сыграем?… Если живы останемся… «Сегодня после упорных боев наши войска оставили…» – Может быть, и сыграем… – Ну будь здоров! Он сбежал по ступенькам. – Севка! Постой! Я подбежал к нему, открыл свой подсумок, вытащил из него банку консервов и колбасу – мой дневной рацион – и сунул все это Бобру. …Он ни разу не оглянулся. Сбежал по ступенькам торопливо, словно спеша уйти от чего‑то или спеша кому‑то навстречу. Часть меня самого отрывалась и быстро уходила прочь. Стоя в тот день на ступеньках Финляндского вокзала, я чувствовал, что по ним сбегала вниз уходившая от нас юность… ПАМЯТЬ, ОДЕТАЯ В КАМЕНЬНочь с 19 на 20 ноября 1941 года. Все готово к эвакуации академии. Через несколько часов с одного из ленинградских аэродромов поднимется в воздух и возьмет курс на Вологду Ли‑2. На борту самолета тяжелораненые и мы, молодые курсанты, сопровождающие их. Город в кольце. Где‑то внизу, в кромешной тьме, разрываемой время от времени лучами прожекторов, немцы, линия фронта. В Вологде посадка в эшелон и долгий, бесконечно долгий путь через всю страну на восток к пескам Средней Азии. Плывущая вслед за нами и где‑то впереди нас серая дымка. Обожженный металл, опаленный кирпич, черное кружево изувеченного каркаса. Странная, ушедшая глубоко внутрь жизнь… Станции забиты товарными составами. Стоим часами, иногда сутками, пропуская на запад воинские эшелоны. Месяцами тянутся на восток теплушки. Люди привыкают не столько к перемене мест, сколько к мысли, что нары в холодных, продуваемых насквозь вагонах стали для них частью бытия между внезапно оборвавшимся прошлым и полной неизвестностью в будущем. В теплушках живут, рожают, лечатся, умирают… — 29 —
|