|
Однажды профессору положили два рентгеновских снимка под одной и той же фамилией. Внимательно просмотрев первый и едва взглянув на второй, Вайль не без сарказма заметил: – Впервые вижу, чтобы у одного и того же человека было два абсолютно разных желудка. Передайте, пожалуйста, сестре, чтобы она в следующий раз более внимательно подписывала снимки. Встал. Надел пальто и отправился в Мариинку кон сультировать балетную труппу. Причем не как врач, а как тончайший знаток балета… Во время увольнения мы тоже бегали в Мариинку. Если, конечно, удавалось получить увольнение. Дело в том, что если ты проваливал зачет или экзамен, то об увольнении мог только мечтать. А сдать зачет было не так‑то просто. Особенно, если ты сдавал зачет по анатомии профессорам Тонкову или Долго‑Сабурову. Два моих приятеля являлись к Долго‑Сабурову тринадцать раз. И тринадцать раз он их «заворачивал». Ребята вызубрили «кости» наизусть и пошли в четырнадцатый. Ответили вроде бы нормально. А Долго‑Сабуров, подвинув к себе обе зачетки и чуть заикаясь, произносит: – Ну л‑лладно, ч‑ччетверка. Р‑рразумеется, на д‑ддвоих… Вчерашние мальчишки, мы не понимали или понимали чисто умозрительно, что нас заставляли пересдавать по тринадцать раз зачеты потому, что там, на фронте, под обстрелом и бомбежками у нас уже не останется времени на пересдачу. Уже некогда будет раскрыть учебник или перелистать лекции. Надо будет принимать одно‑единственное решение. И это решение принять должен не Вайль, не Тонкое или Долго‑Сабуров, а ты. И если ты все‑таки находил такое решение, то только потому, что когда‑то по тринадцать раз ходил пересдавать военно‑полевую хирургию или анатомию. Вот почему сегодня мы, бывшие выпускники академии, уже немолодые офицеры, не можем не повторить вслед за поэтом: «Наставникам, хранившим юность нашу, всем честию, и мертвым и живым, подъяв к устам признательную чашу, не помня зла, за благо, воздадим!» В спокойные дни мира проходит немало времени, прежде чем человек, став взрослым, осознает это благо. У нас, мальчишек 30‑х, этого времени просто не было. Юность оборвалась внезапно. Она оборвалась с первым же разрывом бомб. …Вечерами патрулируем в городе. Маршрут обычно один и тот же: от академии – к Финляндскому вокзалу. Дальше – по Лесной до стадиона «Красная заря», на котором мы с Юрой Ряжкиным, нашим полузащитником, как будто совсем недавно играли в футбол и хоккей за сестрорецкую команду. Сейчас он идет рядом со мной в той же форме «академика», что и я: вместе оканчивали школу, вместе подали заявление в академию и сейчас, шагая в ногу, крепко сжимаем ремни висящих за спиной карабинов. — 26 —
|