Другой выбор, сопряженный с другой установкой, позволит мне взглянуть на проблему пациента как на то, что прежде всего принадлежит ситуации. Разве проблема пациента не может оказаться в том, что он таким образом реагирует на меня? Может быть, это я создаю его проблему? Может быть, я внушаю ему чувство неудобства как реакцию на то, что берусь его рассматривать? Или такова его реакция на нашу встречу? Может быть, «его» волнение — только мое собственное? Или это разлитое в воздухе беспокойство не более чем та атмосфера, которая возникает непосредственно между нами? Мой выбор в пользу того, чтобы исходить из ситуации, никак не основан на какой-либо истине: это только методологический выбор, вытекающий из теоретического выбора. То, что я обычно называю «са-
Такой образ действия несколько отличается от позиции диалога, хотя ряд развиваемых идей находят здесь свой отклик. Перспектива диалога, если и принимает в расчет вопрос поля, уместна, по-моему, лишь в том случае, когда два индивида предварительно ясно идентифицированы, разъединены и выступают двумя субъектами, которые встречаются и преобразуют свой опыт. Такой взгляд, мне кажется, в большей мере отправляется от эпистемологии «нахождения в поле», нежели «принадлежности к полю», и тогда мы рассматриваем два индивидуализированных лица вместо прогрессивной индивидуализации двух лиц. Хотя в ситуативной перспективе, которую я поддерживаю, элемент диалога точно есть, а вопрос о времени не получает единого решения. Здесь нельзя не вспомнить об одной из главных функций речи, на которую указывают многие теоретики: говорить означает заполнять бездну, отделяющую меня от другого человека, преодолевать изначальную раздельность, подчас питать иллюзию, что в какие-то моменты это получается... но это означает также быть обреченным на неуспех таких притязаний, без конца возобновлять попытку, как Сизиф, вечно катить в гору камень своей речи. 34 Goodman P. Little Prayers and Finite Experience. New York, 1972. — 62 —
|