|
Кто-то из мальчиков нарисовал это для смеха. Лицо вышло очень смешное, но все-таки похоже на человека с бородой. А на стене другой кабины было написано справа налево очень красивым почерком: Юлий Цезарь написал Белую Галку. [41] Может быть, они просто забрались туда, потому что мальчики писали здесь ради шуток всякие такие вещи. Но все равно это неприятно, то, что сказал Этти и как он это сказал. Это уже не шутка, раз им пришлось убежать. Он посмотрел вместе со всеми через площадку, и ему стало страшно. А Флеминг сказал: – Что же, теперь нам всем из-за них попадет? – Не вернусь я сюда после каникул, вот увидишь, не вернусь, – сказал Сесил Сандер. – По три дня молчать в столовой, а чуть что – еще угодишь под штрафную линейку. – Да, – сказал Уэллс. – А Баррет повадился свертывать штрафную тетрадку, так что, если развернуть, никак не сложишь по-старому – теперь не узнаешь, сколько тебе положено ударов. – Я тоже не вернусь. – Да, – сказал Сесил Сандер, – а классный инспектор был сегодня утром во втором классе. – Давайте поднимем бунт, – сказал Флеминг. – А? Все молчали. Воздух был очень тихий, удары крикетной биты раздавались медленнее, чем раньше: пик, пок. Уэллс спросил: – Что же им теперь будет? – Саймона Мунена и Кика высекут, – сказал Этти, – а ученикам старшего класса предложили выбрать: порку или исключение. – А что они выбрали? – спросил мальчик, который заговорил первым. – Все выбрали исключение, кроме Корригана, – ответил Этти. – Его будет пороть мистер Глисон. – Корриган, это тот верзила? – спросил Флеминг. – Что это он, его же на двух Глисонов хватит! – Я знаю, почему Корриган так выбрал, – сказал Сесил Сандер, – и он прав, а другие мальчики нет, потому что ведь про порку все забудут, а если тебя исключат из колледжа, так это на всю жизнь. А потом, ведь Глисон будет не больно пороть. – Да уж лучше пусть он этого не делает, – сказал Флеминг. – Не хотел бы я быть на месте Саймона Мунена или Кика, – сказал Сесил Сандер. – Но вряд ли их будут пороть. Может, только закатят здоровую порцию по рукам. – Нет, нет, – сказал Этти, – им обоим всыплют по мягкому месту. Уэллс почесался и сказал плаксивым голосом: – Пожалуйста, сэр, отпустите меня, сэр... Этти ухмыльнулся, засучил рукава куртки и сказал: Теперь уж поздно хныкать, Терпи, коль виноват, Живей спускай штанишки — 25 —
|