|
Но Сосиска плевать хотела на любовную записку. Дельфина имела право все забыть — это ее личное дело. А Сосиске принадлежало право подсчитывать капитал Дельфины. Собака и на хозяина лает! Схватки между двумя женщинами, которые мы наблюдали сверху, были схватками не на жизнь, а на смерть. Каждый раз Дельфина тщательно готовилась к бою. Платье на ней было с красивым прямоугольным вырезом впереди, что твоя корзинка с фруктами — полная и как молоком облитая, ну глаз не отвести! (Для мужчин это всегда представляет интерес, такие открытые прелести, и мы времени не теряли.) Чего только не делала она, чтобы привлечь к себе внимание: и тебе тонкая талия, и накладная задница, и румяна, и пудра. А уж духи-то, аромат такой, что добирался до нас через табачный дым (а уж это о чем-то говорит). А что касается Сосиски, то я уже сказал, каким оружием она пользовалась. Когда молодая женщина усаживалась на скамье и склонялась в сторону туманной долины, где медленно передвигался красный зонт, Сосиска устраивалась за ее спиной и невозмутимо смотрела, не отрываясь, на затылок Дельфины, на ее прическу с бантом. Мы видели, как Дельфина, не переставая следить за зонтом, нервно проводила рукой по затылку и раз, и два, и три. В конце концов оборачивалась к Сосиске и спрашивала: — Что случилось? — Ничего, — отвечала та. Это длилось часами и повторялось много раз. Дельфина рылась в кармашке под юбками, доставала зеркальце и, вытягивая шею, как курица, вертела головой, расчесывала гребенкой завитки волос, прикасалась пальцами к губам, к глазам, ко лбу, к подбородку, старалась разгладить тыльной стороной ладони низ подбородка и в завершение снова приближала зеркальце к лицу, осматривая глаза, уголки глаз, пыталась разгладить лоб. Потом опять наклонялась вперед и искала глазами красный зонтик, успевавший за это время переместиться. Теперь он был за Рекуром. Сосиска, между тем, не шевелилась, ни на миллиметр не меняла свою позицию и продолжала расстреливать глазами затылок. — Что случилось? — опять спрашивала Дельфина, повернувшись всем телом. — Ничего, — отвечала Сосиска. — А что ты так внимательно разглядываешь? — спрашивала Дельфина. — Тебя, — отвечала Сосиска. (Наверное, чтобы у той не оставалось ни малейшего сомнения.) Мы следили за этой игрой час, а то и два. И «корзина с фруктами» и «любезности» того заслуживали. Если, осмотрев свою фигуру со всех сторон, Дельфина поправляла грудь в корсете меньше двадцати раз, водворяя ее на место, это означало, что в этот день она уделила ей недостаточно внимания. Она словно играла со щенками в корзинке. Она их и укладывала, и поглаживала, и обкладывала вокруг белыми, как пена, кружевами… — 66 —
|