Король без развлечений

Однако этим Сосиску пронять было невозможно.

Но Дельфина отлично знала, чем ее можно было пронять. И каждый раз к концу битвы она прибегала именно к этому способу. И если прибегала к нему так поздно, только в конце, то вовсе не по доброте душевной. А потому, что оружие это было обоюдоострым.

Она вдруг распрямлялась (но только когда уже совсем теряла веру в себя, во все свои мази, во все свои пудры и духи) и кричала:

— Подумаешь, ТВОЙ Ланглуа!..

И прежде, чем ей удавалось скрыться, прежде, чем она исчезала за самшитом, Сосиска успевала ей ответить:

— Но это был не МОЙ Ланглуа!..

И было видно, что, оставшись одна, Сосиска продолжала тихо повторять эту фразу.

Тут мы снимались с нашего насеста и уходили, потому что спектакль на этом заканчивался. Как вы понимаете, эти наблюдения за лабиринтом мы проводили вовсе не для того, чтобы полюбоваться «корзиной с фруктами» Дельфины. В подобное декольте можно заглянуть походя, но мы в такие игры не играем. Важно было понять, что же там у него произошло.

Ведь мы видели, как они выпутывались: и Ланглуа, и чета Тимов, и все остальные. Мы видели, как умер Ланглуа (в общем, если и не видели, то слышали; глазами своими не видели, хотя пламя было такое яркое, что осветило верхушку Жокона, зато услышали буквально все); а вот из чего те и другие выпутывались, когда по лицам их было видно, что для нас они изображали искусственную радость?

Это было время, когда люди начали пользоваться отчаянием Сосиски, а точнее — старостью, отнимавшей у нее силу и способность скрывать свое отчаяние.

Поначалу она проявляла осторожность. Потом (наверно, она подсчитывала оставшееся ей время так же, как подсчитывала его для Дельфины), видимо, решила: «К чему это? Мне жить-то осталось всего ничего!»

В этом выразилось ее понимание того, что беседы с нами ее успокаивают.

Мы спускались со своих насестов, подходили к забору и подзывали ее. Поначалу она отвечала, не двигаясь с места. Потом стала подходить к изгороди. И, наконец, вышла за ограду. В конце концов мы даже стали носить с собой лишнюю палку, чтобы она могла опираться на нее, гуляя с нами.

Так мы и прогуливались с ней, вчетвером, а то и впятером, не спеша поднимаясь по лугу мимо заезжего домика к яблоням. Среди нас всегда кто-нибудь немного присматривал за коровами. Но это не мешало прогулке. Наоборот, это помогало нам, давало время обдумать то, что она говорила. Заставить ее говорить было нетрудно, а вот нам порой нужно было время, чтобы понять, что она говорит. И только после зрелых размышлений мы высказывали наше чувство к Ланглуа.